Дракоморте - Ирина Вадимовна Лазаренко

class="p1">Но Юльдра не может дать ребёнку ни ту силу, которая бурлит вокруг, которой постоянно и так легко напитывается он сам.

До чего же это невыносимо и несправедливо — касаться того, что может помочь страдающему человеку, и не быть способным просто дать ему это.

— Наш друг Илидор уничтожит это зло.

Вот единственное, что может сделать верховный жрец для ребёнка, терзаемого болью и страхом. Сказать ему, что зло будет наказано.

Этого мало. Ничтожно мало.

Лекарский шатёр — зияющая болючая рана на лице храмового лагеря. Юльдра не может исцелить эту рану и не способен делать вид, будто забыл о её существовании.

Когда король гномов выставил Храм из подземного города Гимбла, когда Юльдра готовил своих жрецов к путешествию в старолесье — разве мог он подумать, что самой большой его сложностью будет вовсе не управление огромным количеством собранных по пути людей и жрецов, не контакты со странными и зачастую непонятными ему старолесскими народами, а маленький лекарский шатёр, в котором будут страдать и умирать люди, за которых он принял ответственность и которым не способен помочь?

Это было бы куда менее невыносимо, не обладай Юльдра никаким магическим даром. Тогда бы он точно знал, что ничего не способен с этим сделать.

Глава 16. Предание Старого Леса

Илидор появился после полудня в обществе крепкого подростка-жречонка и котуля Ыкки. Найло издалека наблюдал, как дракон идёт к кухонному кострищу, неся на плечах диковинный воротник — тушку небольшой косули или кого-то очень похожего.

— Ты чего, с мечом за ней гонялся? — пробормотал Йеруш себе под нос и тут же умолк, прислушиваясь.

Ыкки во весь голос сообщал каждому, кто желал его слушать, что тропа на северо-восток безопасна, совсем-совсем безопасна, славный храмовник Илидор всё проверил, не нашёл саррахи, разогнал хвощей и велел сидеть тихо Тому, Кто Шуршал В Кустах.

Илидор слегка припадал на правую ногу. Жречонок был зеленовато-бледен.

Сборы затянулись, отъезд перенёсся на вторую половину дня. Илидор больше не попадался на глаза Йерушу и правильно делал. Рохильда обещала вернуться в самое жаркое время, когда дети и старики улягутся вздремнуть перед дальней дорогой, — дневной зной после утренней суеты просто обязан был их сморить. Даже кряжичи сегодня были утомлены явно чрезмерной, совсем не осенней жарой и особенно не трещали, лишь вяло похрупывали.

Йеруш сидел перед своей палаткой, держал на коленях самые важные записи, которые всегда таскал в рюкзаке, и постукивал по странице пером. Мысли путались, убегали к храмовой башне, стены которой целы, а ворота ни перед кем не отпираются. Потом мысли перепрыгивали на что-нибудь, случившееся годы назад, и зачем-то начинали перебирать неудачные решения, ненужные или, напротив, зря сказанные слова, в общем — донимать Йеруша. Он сам не замечал, как погружался в переживания, как в трясину, попусту терзался из-за вещей, которых уже нельзя ни изменить, ни исправить, — а потом находил себя, вцепившимся в свои волосы или в плечи, или сильно закусившим перо, или сжавшимся в комок и тихо подвывающим.

Тогда Йеруш медленно и глубоко дышал, разжимал пальцы и зубы, разглаживал на коленях заметки и велел себе думать о том, что написано в заметках, да, о них, а не о всякой чуши, с которой уже ничего нельзя поделать. Но сегодня послеполуденная жара отупляла его. Если дурные мысли лезли в голову наперебой, вереща и пихаясь локтями, то умные мысли от жары становились медленными и блеклыми. Это злило — какой кочерги дурацкая погода мешает строить планы по захвату мира? Ну или по спасению, это с какой стороны посмотреть.

Снова и снова Йеруш велел себе немедленно собрать мысли в кучу, мотал головой, бросал перо наземь и брызгал лицо водой из фляжки. Снова и снова упрямо заставлял себя читать записи, строчку за строчкой — но лишь для того, чтобы спустя полстраницы обнаружить, что решительно не помнит, о чём только что прочитал и что мог бы в связи с этим сделать. И снова осознавал себя уставившимся вдаль бездумным взглядом и наблюдающим картинки в своей голове, и снова картинки эти были невесёлыми. Или же Йеруш вдруг понимал, что уже какое-то время смотрит в одну точку и изо всех сил прислушивается, изо всех сил ищет среди ленивых звуков этого сонного дня другой звук, не ленивый и не сонный — хлопанье гигантских крыльев или бессловесное, до печёнки пробирающее пение, или шелест листвы под лёгкими шагами.

Несколько раз Йерушу казалось, что он слышит за спиной эти шаги — летяще-танцующие, и каждый раз он упрямо не оборачивался на шелест, а потом шелест стихал и Найло досадовал, что не обернулся. Однажды он ясно ощутил на своей щеке едкую щекотку — из леса кто-то глядел, глядел на него неодобрительно или досадливо. Йеруш снова не обернулся и снова потом корил себя за это. А едва заметное шевеление воздуха принесло из леса длинный светлый волос — сильно блестящий, скорее соломенный, чем золотистый.

Рохильда тоже всё не появилась, хотя обещала прийти в сонное послеобеденное время, и разве сейчашнее время всё ещё недостаточно сонное? Оно умудрилось разморить даже Йеруша Найло! А вдруг бой-жрица не придёт, передумает, побоится рассказать ему эту историю — ну не зря же она столько времени отказывалась говорить про драконов хоть что-нибудь внятное! Да, она решила, что всё-таки должна рассказать её Йерушу — но вдруг передумала?

Но она не передумала. О приближении Рохильды Йеруша оповестил хруст веток под уверенными широкими шагами и сонно-ворчливое кряхтение кряжичей. Когда монументальная фигура в короткой голубой мантии выплыла из-за его шатра, Найло едва не подпрыгнул, едва не завопил «Как я рад тебя видеть!» и не бросился обнимать бой-жрицу. Но это было бы уже очень-очень-очень слишком.

Осознав, что чуть не кинулся к Рохильде, Йеруш мысленно отвесил себе пинка. Отложил бумаги, развернул плечи, заставил себя разжать зубы и подвигал туда-сюда языком, чтобы немного размягчить голос. Смотрел, как она подходит, массивная, серьёзная, исполненная сознания своей важности.

Найло всегда немного терялся перед такими людьми, уверенными в собственной значимости, принимающие её как данность вроде пары рук и ног. Йеруш от души завидовал таким людям. Завидовал уверенности, с которой они несут себя миру, тому невозмутимому упорству, с которым они заявляют свои притязания на других людей и эльфов, на чужое время, внимание и прочие важные ресурсы, посягать на которые у Йеруша обычно не хватало самоуверенности.

С неожиданной ловкостью опускаясь наземь рядом с эльфом,