Намек. Архивный шифр - Иван Кузнецов

средств. В коммунах обобществляют даже огороды, мелкую скотину, ручной инвентарь. Это уж какой-то радикализм. Коммун не много образовалось. В основном объединяются в ТОЗы и сельхозартели. Но ТОЗа мало. Коллективизация будет опираться на сельхозартель. Что говорить: свою родную корову, коня жаль отдавать в общее хозяйство! Корове особенно хозяйка нужна. Семь нянек как бы не загубили. В остальном обобществление — не беда. Тем более для Василия. Он и в коллективном хозяйстве пристроится на плотницкое дело… Всё устроится.

После обеда с выпивкой они чаёвничали, вдвоём уговорили ведёрный самовар. Вдруг Василий вытащил из буфета бутылку самогона. Обернулся:

— В прошлом году разрешили. Я не стал морочиться. Семён наварил, угостил. Я там ему венец поправлял.

Василий разлил по четверть стакана, поставил на стол, снова сел напротив. Сказал:

— Убедил, — и опрокинул в рот свою порцию.

Как ни тяжело было ему оторвать от себя собственными руками обихоженное хозяйство, но он соберётся с духом и сделает, тянуть не станет.

— Революцию пережили, продразвёрстку пережили, — перечислял Василий, опять слегка захмелевший. — Вольнее живём, глядишь, коллективизация обернётся к лучшему. Образуется, — заключил брат.

— Поживём — увидим.

Как ни был Николай доволен своей нынешней жизнью, а уставал он сильно. Отдохнуть даже в выходные редко удавалось в достаточной мере. То выполняешь задание, а то поднимаешься по тревоге: внеплановый полевой выезд или очередные учебные стрельбы. В полной мере Николай ощутил, как вымотался за год, только когда загрузился с небольшим чемоданом в мягкий вагон поезда «Москва — Симферополь». Первые сутки он проспал на своей верхней полке, на вторые вышел во время стоянки на перрон.

Белые, приземистые вокзальные строения небольшого малороссийского городка. Разморяющий полуденный зной. Палящее солнце греет крутые бока спелых черешен и абрикосов, безвольно повисла запылённая, покрытая угольной копотью листва.

Старушки и тётки средних лет ходят по перрону с вёдрами, крынками, кастрюлями. Горлышки посудин заботливо обмотаны чистыми тряпочками. Торгуют солёными огурцами, варёными раками, варёной картошечкой с укропом, яйцами, пирогами, молоком. Торговля идёт бойко: пассажиры тянут руки прямо из окон, а кто-то прогуливается по перрону — уже с кульками. Николай обнаружил, что проголодался, и тоже купил аппетитной снеди. Им овладела легковесная курортная беззаботность.

В таком настроении и явился в Ливадию.

Оформление в санатории всегда дело долгое и муторное. Врачебные кабинеты, осмотры, курортная карта, нянечки, постельное, неизбежные знакомства с соседями по палате, по столу. Однако разморённый изумительным сочетанием уличного зноя с прохладой и тишиной санаторных корпусов, располагавшихся в добротных постройках бывшего дворцового комплекса, Николай безропотно исполнял нудный обряд посвящения в рыцари курортного ордена. На волю прежде времени не рвался, зная, что она — воля — с морским ветром, тёплыми бирюзовыми волнами, мраморными скамейками в сени цветущих растений, с прогулками по Солнечной тропе, с ароматом роз и терпким вкусом сухого вина — спокойно ожидает его за порогом.

К вечеру, сытно накормленный в столовой, сладко отоспавшийся во время тихого часа под распахнутым окном среди храпевших на все лады соседей по палате, Николай, наконец, отправился на прогулку. Прохлада ещё не пришла, но дневное пекло уже отступило. Теперь Николай был сосредоточен, подобран. Ему предстояло в боевых условиях танцплощадки проверить, хорошо ли усвоил уроки танцев, преподанные в академии.

Первый год, как эту дисциплину спешно ввели в программу подготовки будущих полководцев. По этому поводу курсанты рассказывали байку. Будто, когда в Кремле проводился торжественный приём с участием иностранных делегаций по случаю десятой годовщины образования государства рабочих и крестьян, видные отечественные полководцы оконфузились: ни на один танец не сумели пригласить расфуфыренных иностранных дамочек лихие красноармейцы. С иноземной бабой кадриль не спляшешь, вприсядку не пойдёшь, ни гопака, ни русскую, ни цыганочку с выходом не сообразишь. Да и оркестр играет, чёрт его дери, как заведённый, вальсы, танго, фокстроты. Птичьи попрыгушки, одним словом! За всю Красную армию на балу отдувался один Ворошилов. Тот умел. После этого конфуза Будённый и потребовал, чтобы слушателей академии обучали танцам, справедливо приравняв таковые к военному искусству.

Что ж, свой первый самостоятельный бой слушатель академии Бродов провёл вполне удачно. Вскоре он совершенно освоился и сумел извлечь пользу из своего нового умения: вышел с танцплощадки не один, а с симпатичной спутницей. Неприятное впечатление от прошлогоднего опыта знакомства с одинокой курортницей — любительницей спортивных отношений — улеглось, а приятного времяпровождения вдруг отчаянно захотелось.

В Москве Николай не то что с женщинами не встречался — не находил времени перемолвиться лишним словом с товарищами по учёбе. Впрочем, он и не стремился близко сойтись с сокурсниками. Привык, что ли, держаться особняком? В юности среди деревенской молодёжи, как и сезонных рабочих, не находилось близких ему по духу, по интересам. А среди людей образованных Николай помалкивал, чтобы не обнаруживать лишний раз ту пропасть невежества, что отделяла его от них. Алексей Извольский только терпением и упорством сумел переломить насторожённость паренька «из низов», убедить, что между ними возможна настоящая дружба, настоящее равенство.

С товарищами по учёбе в академии вроде бы никаких препятствий к сближению. Но тратить время на пустое времяпровождение в болтовне и развлечениях было жаль. Впрочем, беседы товарищей об их собственном военном прошлом Николай слушал в оба уха. Многие были опытными рубаками, героями Гражданской. Кое-кто служил ещё в мировую. Теория, преподаваемая в академии, оживала в настоящем боевом опыте этих людей…

Сейчас, среди кипарисов и роз, не хотелось думать о войне и тяжёлом ратном труде. И не думалось. Гитары, пение слышались — то ближе, то дальше, играл баянист, и вокруг танцевали. Голоса, смех летели над головами, обгоняя неторопливые шаги гуляющих. Нежная женская ладонь лежала на предплечье Николая, кожа под ней горела, тонкая рука зажата между его локтем и боком. Сквозь лёгкую ткань рубашки проникает тот же жар. Забота одна: как-то отогнать сиюминутный порыв, отложить его приятное развитие на потом.

Разогретая за день набережная отдавала тепло, а с гор и моря ласковыми порывами налетала свежесть. Женщины щеголяли в накинутых на плечи пиджаках и куртках своих мужчин. Хорошо, что Николай, выходя из палаты, в последний момент прихватил совсем не нужный ему белый хлопчато-бумажный пиджак! В лице его спутницы читалась удовлетворённая гордость, когда она поправляла съезжавшую с плеча широкую мужскую одёжу.

Николай поцеловал новую знакомую на прощание. Та охотно поддержала начинание.

Ночью Николай качался в зыбких волнах приятной бессонницы. На плаву держала единственная мысль, не давая скользнуть в глубины сна. Как же тут принято решать проблему уединения вдвоём? Заросли барбариса на горном склоне всё же хотелось считать исключением!

Казалось