Намек. Архивный шифр - Иван Кузнецов

в узкий мирок своего городка, фабрики, дома. Москву она и то видит через окна квартиры брата да прилавки магазинов. Вот бы выбить её из привычной колеи! По-хорошему выбить, чтоб как вспышка света, чтобы ей открылся хоть ненадолго новый, волшебный мир…

— Ещё не хватало — на курорт с тобой ехать! — отрезала Поля. — Чего я там забыла?

У Николая тоскливо засосало под ложечкой.

— Ты моря никогда не видела. Неужели не интересно? — сказал он тихо, без напора.

Неужели такое возможно, чтобы человеку необычное, незнакомое совсем не было интересно?! Бедная Поля!

— Море — морем. А ты мужчина одинокий. Может, какой интерес там случится, а тут я, как к телеге пятое колесо. К чему это? Ни к селу ни к городу!

— Эка ты завернула!

Николай ещё поуговаривал, но Полина держалась как кремень.

— Хорошо. Тогда поедешь сама по себе, без меня, — объявил он, на сей раз тоном, не допускавшим возражений. — Реши только, одна или с внуками. Я достану путёвку.

— Ну, что ещё удумаешь? Я, Коля, беру у тебя деньги по необходимости: малых одеть-обуть. А на всякие удовольствия — мне совесть не дасть. Ты нам не сберкасса.

— Поедешь как член семьи военнослужащего. Мне будет бесплатно, — соврал Николай для её спокойствия не моргнув глазом.

Как ни противилась его натура вранью, но в данном случае невинная ложь далась легко, и пустые дебаты прекратились.

Полю море поразило до такой степени, что она ни слова не могла сказать. Только глаза делались огромными, по-детски изумлёнными. О южной природе она, наоборот, делилась впечатлениями взахлёб. С детской же наивностью расписывала то, что Николай и сам видел прежде неё: «А пальмы-то! Одним листом полкрыши покроешь. Будто хрен на навозе вырос — вот какая пальма-то! А у той, другой-то, лист-то ещё во все стороны растопырилси — как перья, что ли. Но жёсткие ж, острые ж! А, это самое, колючий — забыла, как его — весь в цветах! Цветов сколько! Разноцветные. И у нас на лугу пёстро, но не так. Ох, яркие!..

Однако Николай недолго радовался успеху затеи, полагая, что сумел расшевелить в сестре интерес к путешествиям и открытиям.

— Больше, Коля, ты мене путёвку не бери, — объявила Полина.

— Что так?

— Две недели маялась, не знала, куды себя деть. Надо ж, чего удумали: лежи цельный день, загорай! Всё за тебя сготовили, сами прибрали. Курорт — для больного человека. Здоровому слонятьси без дела — грех и мука.

Было ясно: Полина убеждена в том, что говорит, и её позиция непоколебима.

Николай глубоко вздохнул и переубеждать сестру не стал: бесполезно.

Походы по выставкам, театрам и прочим московским культурным развлечениям также кончились ничем. В цирке сестре было интересно, но не понравилось. Николай и сам цирка не любил, разве что дрессура Дурова хороша. А когда люди выкаблучиваются на манер дрессированных собачек — смотреть неприятно. Вот в зоопарк Поля готова была ходить снова и снова.

Николаю пришлось окончательно смириться, что и в сестре ему не найти подлинного друга, который не только надёжен, понятен и даже душевно близок, а с которым интересно и можно говорить на одном языке…

Ну а море, что ж, на море он и один съездит с большим удовольствием!

* * *

Спортивно перескакивая с камня на камень, женщина убежала вверх по тропе. Николай остановился. Интересно, когда она заметит? Он с самого начала отдавал себе отчёт, что во время прогулки по горам вряд ли сможет произвести на даму впечатление, но и не стремился. Просто хотелось познакомиться поближе.

— Ну, что же вы замешкались?! Идите скорее: тут так красиво!

Ей, наверное, представлялось, что её голос полон игривости. На деле он звучал резко, ведь образовавшееся между ними расстояние заставило женщину кричать. Сумасшедшей красоты вид открывался взору прямо с той площадки, на которой Бродов остановился в настоящий момент. Но женщина минуту назад целеустремлённо пронеслась мимо, лишь небрежно оглядевшись по сторонам на ходу. Интересно, в самом деле, что же за красоты поджидают выше! Любопытство погнало Николая вперёд, хотя дыхание ещё полностью не восстановилось.

— Эй! Где вы застряли? Отзовитесь!

Густые кусты, сквозь которые с трудом пробиралась каменистая тропа, мешали им видеть друг друга, хотя расстояние было и невелико.

Бродов и хотел было отозваться, чтоб отстала от него, но дыхание опять перехватило.

Послышался шорох раздвигаемых ветвей, посыпались мелкие камушки: нетерпеливая спутница возвращалась.

— Ай! Укололась из-за вас!

Жёсткий, колючий кустарник и правда требовал осмотрительного обращения.

— Что же вы тут застряли? — повторила женщина, устремив на Бродова требовательный взгляд.

Слишком он был разбалован внимательностью жены-покойницы, которая стремительно замечала малейшие перемены не только в его физическом состоянии, но и в настроении. Стал приписывать это приятное, хотя порой и обременительное, свойство всем женщинам. Теперь даже злость кольнула: она слепая, что ли?! Захотелось без всяких разговоров, молча развернуться и уйти. Он подавил это несправедливое намерение и коротко объяснил, почему не пытается угнаться за своей спутницей.

— Отчего вы сразу не сказали?

Её изумление показалось чрезмерным.

— Да ведь я говорил, что отдыхаю в кардиологическом санатории, — в свою очередь, удивился Бродов.

— Ах, ну да… Я думала: ну, мало ли, кто только в каких санаториях не отдыхает… Мало ли причин…

Николай не нашёл что ответить, да и зачем. Раздражение против новой знакомой нарастало. Никогда прежде он не замечал за собой стремления вызвать у женщины сочувствие, а тут чёрствость спутницы неожиданно задела его.

В её глазах между тем разгорелся подлинный интерес.

— Зачем же вы тогда знакомитесь? — наконец сформулировала она предмет своего неподдельного изумления.

Бродов, конечно, опешил поначалу, но дополнительных разъяснений смысла вопроса ему не потребовалось.

Сначала на него накатило совершенно бессмысленное чувство стыда перед Танюшей, что собрался заменить её, покойницу, на пустую, чёрствую бабу. Ладно бы ещё — похотливая. Оно — от природы, от души. А эта — из идейных дур, которые всё продолжают, как попугаи, повторять про «стакан воды» и которым в смутное послереволюционное время едва-едва не удалось обобществить свои «естественные потребности». Из тех, что занимаются любовью так же спортивно и энергично, как плавают, как бегают по горам. Созерцание окрестных пейзажей и разговоры полностью теряют смысл, если не преследуют главную цель: выпить-таки пресловутый стакан воды — пресной, безвкусной и не особенно желанной… Стыд сменился яростью.

Никогда — ни разу за всю жизнь — с Николаем не случалось ничего похожего: он совершенно утратил контроль над собственными чувствами и действиями. Или всё-таки позволил себе утратить? Факт тот, что теперь им двигала