Намек. Архивный шифр - Иван Кузнецов

Шанявского. В те поры в среде людей высокообразованных он всё время чувствовал себя недоучкой, а народный университет, как ни был хорош и прогрессивен, систематических знаний не давал, скорее, повышал общую эрудицию. В Военной академии была система: была логика обучения, методология. Был огромный новый мир.

Николай не то чтобы никогда прежде не интересовался военной наукой. Точнее сказать: он прежде не задумывался, что такая наука вообще существует. Теперь он уже вполне освоился в новой для себя стихии, он научился видеть красоту образцовых стратегических и тактических решений, получил представление о том, как масштабное мышление сочетается со вниманием к каждой детали. Но многое ещё только предстояло выучить и освоить.

Должно быть, если бы Николаю выпало изучать медицину или электромеханику, он отнёсся бы к этому с теми же энтузиазмом и прилежанием. Но ему досталось военное дело.

От чего он, правда, не был в восторге, так это от неотъемлемой атрибутики военной службы: необходимости носить военную форму, козырять на каждом шагу… Собственно, и всё.

Полевые поездки, военные игры и в особенности войсковая стажировка оказались делом интересным и очень познавательным. Николай побеждал в соревнованиях по стрельбе, уверенно держался в седле и охлябь[2], как в детстве. Да и марш-броски выдерживал: очень переживал, чтоб не перевели на факультет снабжения. Впрочем, тем, от кого зависит в дальнейшем назначение, давно стало понятно, что Бродову прямая дорога — на штабную службу.

К службе годен с ограничениями, зато показал себя перспективным аналитиком. Такие ох как нужны!

Настроение у Николая портилось только дважды в год: когда ехал проведать Алексея Извольского в лечебницу для душевнобольных и Танюшу — на кладбище.

В личной душевной жизни — умиротворение, но страна-то продолжает жить насыщенной и бурной жизнью, у неё что ни день — новые радости и огорчения, беды и праздники. А если ты являешься членом партии, которая этой самой страной руководит, то не можешь не ощущать всех перебоев в биении её пульса.

В двадцать седьмом году споткнулись на ровном, казалось бы, месте. Экономический кризис преодолён, народное хозяйство развивается, НЭП взбодрила торговлю и мелкое производство. Но тут случился неурожай. Зерна мало, крестьяне не рвутся продавать его по ценам, которые предлагает государство. В городах дошло дело до карточек. Продать зерно за границу — тем более проблема: особо нечего. А значит, и станков, и машин не закупить, индустриализация под угрозой. А ведь начинаем пятилетку, план грандиозный!

Решено, чтоб преодолеть кризис, — ускорить коллективизацию сельского хозяйства. Крестьяне будут с машинами, с новейшими методами агротехники — безвозмездная помощь от государства; работать будут сообща; а торговаться и рядиться с советской властью уже не получится: не останется для этого никакой материальной базы.

Весной двадцать восьмого Николай решил осуществить дело, которое — как пойдёт — могло обернуться весьма малоприятным объяснением.

В деревне он не был уже лет пять, а тут — после очень серьёзной партийной политбеседы, носившей закрытый характер, — собрался и поехал в один момент. Как раз на Первомай. Спасибо, получил два лишних дня на дорогу. Можно было б вызвать брата в Москву для серьёзного разговора, но не в горячую ж весеннюю пору! А самому Николаю не грех раз в пять лет побывать на материной могиле.

— Не раздумывай, Вася, вступай в сельхозартель как можно скорее.

— Три года зовут, но покуда обходятся без меня, — заметил брат с насторожённой иронией.

Внезапность появления Николая в деревне — без предварительного письма, без телеграммы — произвела на Василия Бродова впечатление, и беспокойство младшего брата передалось ему. Но Василий не вполне понимал, в чём дело.

— Политика партии переменилась, Вася. Всё равно придётся вступить. Лучше добровольно, чем силком. Будешь на хорошем счету. Понимаем?

— Нет, — честно ответил Василий. — У тебя стряслось что? Тебя, может, как партийного, обязали меня сагитировать? Скажи, как есть! Сильно тебе нагорит, если я останусь сам по себе?

Спрашивал брат без иронии, сумрачным тоном, но участливо.

Николай не ответил сразу, а задумался. Вопрос-то лишь на первый взгляд нелеп, но на деле — отнюдь не праздный.

— Не знаю, Вася, — сознался он. — Возможно, когда-то и до такого дойдёт. Обстановка меняется… Обратил внимание: троцкистов выперли из ВКП(б)?

— Ты-то не троцкист!

— Нет. При чём тут?!

— Да я понял: обстановка.

— То-то и оно… Но пока мне за тебя ничего не будет. Не придётся отвечать.

— А чего всполошился?

— Вась, вас тут, поди, агитаторы одолели…

— С души воротит!

— Понимаю. Газеты читал? Материалы XV съезда ВКП(б) просмотрел хотя бы? Доклад Молотова «О работе деревни», а?

— Прочёл.

Василий поднялся из-за стола, отправился искать что-то в ящике огромного комода, его собственными руками сработанного. Вернулся с аккуратно сложенной газетой.

— Вот! — хлопнул он тыльной стороной ладони по газетному развороту.

Братья под серьёзный разговор и закуску попивали водку — московский гостинец. Не особо налегали: не приучены, а всё же шеи порозовели, вороты расстёгнуты, голоса звонче.

— Сохранил. Тут речь Молотова.

— Так он не для потехи сотрясал воздух. Курс на коллективизацию — не звон пустой. Решено серьёзно взяться. У нас провели закрытые семинары, разъяснили. Сперва поднимут налоги на индивидуальные хозяйства. Мало не покажется. А потом… Не пойдёшь добровольно, любой всякий укажет на тебя, и ты поедешь топором махать в Сибирь. Будешь строить дома — может, на свободе и за деньги, а может, задарма и под конвоем…

— Я не кулак какой-нибудь. На съезде особо напирали на кулака. И правильно.

— Ну и кем ты себя числишь?

— Середняк.

— Во-первых, поставлена задача ликвидировать разделение на бедноту, кулаков и середняков. То есть ты не в сторонке. Во-вторых, ты, Вася, можно подумать, не нанимаешь работников.

— Землю-то я — своим горбом. Строить — беру в артель, а как иначе? Ты, Коль, в одиночку гумно поставишь?

— Да не ломись ты в открытую дверь! Меня, что ли, собрался убеждать? У тебя завистников нет, со всеми в ладу?

Брат промолчал.

— Ладно, раскулачивание — это в самом худшем случае. До этого пока семь вёрст лесом. Авось, миром всё решится. Для начала — налоги. Так или иначе — отдашь всё. Лучше быть первым, чем последним. Так?

До полуночи братья беседовали: и о мировой политике, и об экономическом развитии советского государства, и о коллективизации с индустриализацией.

В принципе, рядовому крестьянину объединение земель в рамках крупного хозяйства на руку. Это изначально и влекло народ в ТОЗы и сельхозартели. Можно расстаться с ненавистной, замучившей, истощающей землю трёхполкой, развернуть полноценный многопольный севооборот. Государство даст технику, на которую у частника вечно не хватает