Дом в Мансуровском - Мария Метлицкая

– Пока, Ген, у тебя было время подумать.

Кружняк быстро пошел прочь.

«Не смотреть, – приказала себе Юля. – Не поворачивать головы. Ни в коем случае. Ну вот, случилось. Наконец мы расстались. Странное дело, мы столько раз расставались, но я знала, что это не навсегда. А вот теперь я уверена, что мы попрощались. Уверена в себе, а это главное. У меня новая жизнь – без него. Я свободна. Ну, здравствуй, свобода! Какая свобода в браке, Юля? Из огня да в полымя, как говорила бабушка Галя. Что ты делаешь, Юля, куда ты торопишься, во что снова втягиваешь себя? Ведь ты еще не вырвалась из прежней истории, ты еще не свободна! На что ты надеешься? На новую и счастливую жизнь? Дура. Ах да! Попытка не пытка! А если пытка, Юля? Снова пустишься в бега? Только бегун из тебя не ахти. Хреновый такой убегатель. И марафонец ты так себе, и точно не спринтер. Ты стайер, Юля. А это другая история. Когда вдолгую, это всегда другая история».

– Неужели решилась? – удивилась Карина. – Я думала, ты все давно отменила. Хочешь попробовать? Ну да, опыт, сын ошибок трудных, как же, помню. Боишься снова сойтись со своим? Ну, если суждено, сойдешься и в браке, кому и когда это мешало? – И деловито поинтересовалась: – Ресторан сняли? А платье, а костюм жениху, а модельная обувь? И вообще – ты готова к первой брачной ночи? Готова предъявить родственникам доказательство девичьей чести?

Посмеялись, но на душе все равно было тяжко. А может, по-другому и не бывает и она нервничает, как и положено невесте?

Да ладно. Здесь все понятно – заработал орган под названием совесть. Ей просто неловко, от этого и дискомфорт. Поживем – увидим, как говорит папа. Ну в крайнем случае разведется.

– А черт его знает, – продолжала Карина. – Я видела тех, кто женился по неземной, невозможной любви, а через полгода расставался врагами. И видела тех, кто в загс шел вразвалочку, в смысле не торопился, с неохотой шел, с сомнениями. И что интересно – эти самые сомневающиеся и неторопливые живут и радуются. Нет, правда! Не веришь? Выходили по разным причинам, но точно без безумной любви, а счастливы! Значит, что-то нашли в этой истории, есть там что-то хорошее? В общем, Нитка, иди! Иди, благословляю! А потом расскажешь, что там и как. Ты же мне не соврешь, расскажешь все как есть? Ну тогда я и подумаю. Если армянская родня еще раньше не свяжет меня и не выдаст силком, от них всего можно ожидать. Ну не хотят они видеть свободную армянскую женщину, это неприлично! Даже в моей семье, представляешь? В моей интеллигентной и донельзя продвинутой семье!

Смеялись.

Кстати, после окончательного расставания с Кружняком настроение у невесты явно улучшилось, но тут же испортилось, потому что приказа на должность главврача жених не дождался. Прислали со стороны, как все говорили, совсем чужого. Народ возмущался, а что поделаешь?

* * *

Профессор простил младшую дочь – кто не прощает свое дитя. Но обида осталась и, когда он вспоминал о ней, обжигала и дергала, как нарыв. Но виду профессор не подавал, потому что боялся. Боялся, что увезут его любимицу, его счастье, его Томочку. При всей любви к дочерям он и представить не мог, что так привяжется к девочке! Помощник из него был плохой, но покачать коляску, дать бутылочку, вытереть после кормления ротик, укрыть одеяльцем – это пожалуйста! А как хотелось пройтись по Мансуровскому с коляской, с гордостью демонстрируя новый почетный статус деда!

Но нет, с коляской на улицу его не пускали – вдруг закружится голова или подкосятся ноги? Или вдруг, не дай бог, прихватит сердце? Понятно, что жизнь ребенка в сто раз дороже жизни больного старика.

Боится Маруся, тревожится Ася. Но его вполне устраивает то, что ему доверяют. Да что там устраивает – он счастлив! К тому же Маруся все время повторяет, что без папы она бы не справилась. Смешно, но приятно. Как важно, что человек снова нужен. «Папа! – кричит Маруся. – Принеси мокрое полотенце!» И он торопится, спешит выполнить просьбу дочери. «Папа! – снова зовет Маруся. – Выключи, пожалуйста, суп!» И он уже на кухне. «Дед на подхвате», – смеется Юля. Так и приклеилось: «Дед на подхвате». «Папа, покачай, пожалуйста, коляску, я в ванной. Папа, перелей, пожалуйста, воду из чайника, чтобы остудилась. Папа, ты можешь развесить пеленки? Папуля, мне нужны ползунки! Пап, не суетись, они на батарее». Целый день бесконечная карусель. И бесконечное счастье. Ася на работе, они с Марусей вдвоем. Точнее, втроем, с Томочкой.

Было три девочки, стало четыре. Вчера Маруся сказала: «Пап, а если бы ты работал, я бы не справилась». Он растерялся, даже опешил, но уже в следующее мгновение страшно возгордился, окончательно и бесповоротно поверив в свою нужность, и победным взором посмотрел на жену: «Вот так-то, милая, а ты меня уже списала! Да и я сам себя списал. А надо же, пригодился!» Всю жизнь все посмеивались над профессором, дескать, он совершенно безрукий. «Все, что руками, даже не думай экспериментировать, тебе дана голова, это твой инструмент», – говорила жена.

С этого дня профессор был уверен – он еще ничего, он еще послужит семье. В нем нуждаются.

* * *

Леша, умный и тонкий любимый Леша, сам начал разговор.

Маруся слушала мужа затаив дыхание. Волновалась. Сейчас придется выкручиваться, привирать, плакать, оправдываться, перечислять причины.

Не пришлось. Он считал, что первые полгода им с дочкой лучше остаться в Москве. Здесь и теплое лето. «Надо бы снять дачу, – повторял он. – Что ребенку все лето в городе?» Про дачу никто и не подумал, а ведь Лешка прав – дача необходима. Правда, если дожди, то на даче тоска. Маруся помнила дождливые месяцы в бабушкином поселке. Бабушка Галя не оставляла внучек без дела: то чтение или правописание, то арифметика, то огород, то в лес. А потом чистить грибы, которые Маруся не ела, но с черными руками ей ходить приходилось.

У бабушки Гали все было по расписанию, в том числе и прогулки. И обед по расписанию, и ужин. Только заиграешься на улице с девчонками в вышибалы или в резиночку, а то и в карты, в подкидного, по-тихому, за углом, в густых кустах, тут же раздается громовой бабушкин голос: «Девочки! Юля и Маша! За стол!» Ослушаться бабу Галю не решались, сворачивались и бежали домой.

В дожди в доме было тепло и уютно, в печке шипели дрова, баба Галя