Девичья фамилия - Аврора Тамиджо

мне врезал. Эти парни из десятого «Б» ведут себя как короли, что в школе, что на пляже, а все из-за вас, тупиц, потому что вы все время смотрите им в рот.

– Марине, почему ты такая зануда? – не выдержала Пина. – Эдуардо Канчелларо, по которому все с ума сходят, выбрал тебя, а ты ломаешься? Сказала бы ему спасибо за то, что он вообще на тебя посмотрел.

– Отвали, Пини.

Маринелла собрала свои вещи и ушла по горячему песку.

На несколько секунд среди ее подруг повисла тишина, столь же трагическая, как если бы руины «Сиренетты» обрушились и погребли под собой купальщиков. Пина и Таня обменялись ядовитыми взглядами, и у обеих появилась одна и та же ядовитая мысль.

– С тех пор как мальчишки стали обращать на нее внимание, она слишком много о себе возомнила.

– Маринелла всегда воображает о себе черт-те что.

Катерина промолчала, придумывая, как соврать отцу насчет вечеринки, но Розария вскинулась, будто атакующая кобра.

– И стоило портить такой прекрасный день?

Она кое-как запихала свои вещи в сумку, чтобы догнать Маринеллу раньше, чем та сядет в автобус, поскольку чувствовала себя ответственной за случившееся. Догнав подругу, она попыталась спасти вечеринку.

– Марине, ты же видишь, что Пина все равно тебя любит.

– Давай, помирись с ней. Сделай это ради меня.

– Ну когда еще нас пригласят на вечеринку, где будет Умберто.

– Мы побудем только до десяти и сразу пойдем домой.

– Потом я сделаю все, что ты попросишь.

Розария начала говорить еще на пляже и не замолкала. Ее голос звенел в голове Маринеллы, не давая передышки. Наконец изнеможение и любовь к подруге заставили ее согласиться.

– Я приду на вечеринку, Роза. Но поклянись, что в следующий раз мы пойдем на пляж без Пины. Я вообще не хочу ее больше видеть.

Розария дважды поцеловала скрещенные пальцы.

– Клянусь-клянусь.

Вивиана Петраццола разрешила Розарии в субботу переночевать в мансарде. А Патриция была непреклонна:

– Дома в одиннадцать. Когда вернется Лавиния, вы уже должны быть в постели.

Маринелла перерыла свой гардероб и гардеробы сестер. Единственной вещью, в которой она не напоминала занавес в цирке Орфей[58], было старое черное платье без рукавов, которое Лавиния купила по ошибке и которое Патриция должна была ушить, если они когда-нибудь вернут себе «Зингер». Увидев его, Розария завопила:

– Марине, ты серьезно? Ты словно на похороны собралась.

Но спорить по этому поводу они не стали.

Отец Катерины так и не отпустил дочь. Так что на террасе дома Эдуардо Канчелларо на улице Сегеста Розария и Маринелла застали только Таню и Пину. Они болтали с двумя мальчиками из десятого «А» и, похоже, были не рады, что их прервали.

– Умберто здесь, вон он, дальше, – прошептала Таня, и Розария заволновалась.

– Марине, скажи, смотрит он на меня или нет.

– Не смотрит.

– А сейчас смотрит?

– Роза, он не смотрит на тебя. Тебе обязательно спрашивать каждую минуту?

Розария спрашивала ее каждые полминуты. Наконец Умберто получил локтем в бок от Эдуардо Канчелларо; они перекинулись парой слов, а потом Умберто подошел к девочкам.

– Тебя зовут Розария? Я Умберто.

Несколько слов, рукопожатие – а Розария уже покраснела и вспотела.

– Выпьешь чего-нибудь?

– Нет, она не пьет, – ответила Маринелла.

– Даже стакан воды в такую жару?

На вечеринке собралось много людей. Какая-то пара прошла между ними, Маринелла на секунду отвлеклась, и Розария исчезла.

– Таня, ты не видела Розарию?

Подруга фыркнула – вопрос снова оторвал ее от болтовни. На этот раз она трепалась с парнем из восьмого «А», которого Маринелла прозвала Молотоголовым.

– Она с Умберто, Марине. Оставь ее в покое. И сама успокойся. Пина права, ты и правда зануда.

Но Маринелла никак не могла успокоиться. На вечеринках они с Розарией всегда держались вместе, словно привязанные. А на террасе чувствовался запах, от которого у нее кружилась голова: он исходил от странных сигарет, которые курили все и которые не были похожи на те, что Маринелла нюхала или видела раньше. Когда она во второй раз обходила террасу в поисках Розарии, путь преградил Эдуардо Канчелларо.

– Наконец-то ты пришла.

– Уйди с дороги, мне надо найти подругу.

– Забудь о ней, она развлекается с Умберто. Он хороший парнишка.

– Ты видел ее? Где она?

Он указал на Розарию и Умберто, которые весело болтали у столика с напитками.

– Я же сказал, он хороший парнишка. Поверь, он просто ее немного повеселит и вернет тебе счастливой. Я за него ручаюсь.

– Какая мне разница, что ты за него ручаешься, кто тебя знает? Чего ты вообще от меня хочешь? Мы говорили две минуты, а ты ведешь себя так, будто мы друзья.

– Давай поговорим еще, раз уж ты пришла на мою вечеринку.

– Мои подруги захотели прийти. Я бы лучше посидела дома.

– Как хочешь, но сейчас ты здесь. Я рад.

Эдуардо Канчелларо не был дураком. У него были хорошие оценки в школе, и, если бы он не увлекся футболом, отец с радостью оплатил бы ему учебу в университете. Может, позже он действительно взялся за ум и стал лучше, чем был в 1981 году. А может, и нет. Немало людей поступили в университет и совершенно не изменились, а то и стали хуже. В тот вечер, чтобы остаться наедине с Маринеллой, Эдуардо поручил Умберто отвлечь Розарию.

– Хочешь сигарету? – спросил он. И достал из заднего кармана джинсов пачку табака и несколько прозрачных бумажек. – Могу скрутить.

Маринелла внимательно изучила пачку.

– Я никогда не видела таких сигарет. Это они так странно пахнут?

– Эти пахнут жженой травой. Но тот запах, о котором ты говоришь, – это не совсем табак. Что выберешь?

Маринелла не поняла, о чем речь, но ей не хотелось задавать слишком много вопросов и показывать, что она ничего не знает.

– Подойдет одна из тех, которые куришь ты.

Эдуардо вынул из портсигара тонюсенькую прозрачную бумажку и положил себе на ладонь. Потом вытряс из пачки зеленые и коричневатые листики и рассыпал по всей бумажке. У него были тонкие пальцы с крупными суставами и короткими чистыми ногтями. Маринелла привыкла наблюдать за руками людей еще с тех времен, когда жила с синьорой Каролиной. «У хороших мужчин красивые руки, у опасных женщин – уродливые», – говорила та. Маринелла вынуждена была признать, что у Эдуардо Канчелларо руки красивые. На один конец тонкой бумажки он положил кусок бумаги поплотнее, оторванный от автобусного билета. Затем свернул бумагу, и получилась сигарета, похожая на те, что продаются в пачках. Все это Эдуардо проделал с таким серьезным выражением черных глаз, словно переживал важнейший момент в своей жизни. Заметив, что Маринелла смотрит на него, он просиял.

– Если будешь на меня смотреть, я отвлекусь и не заклею как следует.

– Да кто на тебя смотрит? Просто хочу знать, что ты туда положил.

– Только не говори, что ты тоже веришь во всю эту ерунду о том, как парни накачивают девушек наркотиками на вечеринках, – рассмеялся он. – Кто вбил тебе это в голову, твоя мать? Скажи ей, чтобы она поменьше смотрела телевизор.

– У нас нет телевизора.

С минуту они молчали. Затем Эдуардо протянул ей сигарету.

– Хочешь заклеить?

Маринелла взяла сигарету и осмотрела.

– Что я должна сделать?

– Лизнуть ее, вот здесь, с краю.

– Фу, зачем это?

– Потому что бумага липкая: если ее лизнуть, она прилипает, как марки. Неважно, я понял, сам заклею.

Эдуардо провел языком по прозрачной бумаге справа налево и слева направо, а потом засунул сигарету в рот и прикурил, вытащив спички из того же кармана джинсов, где носил табак.

– Держи. Курить-то умеешь?

– Получше тебя. Фу, она вся в твоих слюнях.

Эдуардо оперся спиной на перила террасы рядом с Маринеллой.

– Разделим?

– Да хоть совсем ее забирай, обслюнявил всю.

Эдуардо сделал затяжку. В отличие от многих сверстников, он не носил ни длинных волос, ни бородки. Только идеальная челка, чуть длинноватая, спадала на лоб при каждом движении.

– Как тебе моя вечеринка, нравится?

– Вообще-то, по-моему, глупо здесь пить и курить. Даже музыки нет, не потанцевать. Не люблю такие вечеринки.

– Я не против. Давай займемся чем-нибудь другим.

Она вернула ему сигарету.

– Ничем мы не займемся. Я