Девичья фамилия - Аврора Тамиджо

Лавиния тоже замешана в происходящем, даже если основной труд взяла на себя Патриция.

– Теперь, когда ты выросла, Марине, береги то, что у тебя есть. Не будь как бабушка, как мама и мы с Патрицией. Если кто-то захочет отнять у тебя то, что твое по праву, плюнь ему в лицо.

Сразу же было решено, что комната на чердаке будет принадлежать Маринелле, что у нее наконец-то появится собственный угол, а остальные хоть на несколько часов в день избавятся от ее ворчания и жалоб. Лавиния и Патриция поделили между собой спальню, хотя до следующей зарплаты матрасы просто лежали на полу – не было ни кроватей, ни рам, – а одежда оставалась в чемодане. Столовая была такой крошечной, что стол и четыре стула, подаренные хозяйкой, заняли все место. Зато на кухне были духовка, плита с газовым баллоном, раковина с двумя отделениями и просторный буфет, в котором стояли кастрюли и сковородки, купленные на распродаже, а также посуда и непарные стаканы из бара Козимо. Окно комнаты Маринеллы выходило прямо в небо, и она могла высунуться в него по пояс, так высоко над зданиями, что, когда она курила, запах табака не проникал в комнату.

Синьора Мария Ассунта, домовладелица, унаследовала недвижимость от покойного мужа; она не рассчитывала много зарабатывать на аренде, но хотела быть уверена, что сестры смогут ежемесячно выплачивать запрошенные ею сто тридцать тысяч лир. Нотариус Гаравалья составил для Патриции гарантийное письмо и увеличил ей жалованье до трехсот тысяч лир в месяц.

– Больше, – сказал он, – я не могу дать, моя красавица.

Весной 1981 года все было готово к переезду, и осталось самое сложное – рассказать дядям. Донато не находил себе места, когда узнал, что с домом разобрались без его участия. Он злился и на Пеппино:

– Какой от тебя прок, если я узнаю обо всем последним?

Патриция не решалась представить, как бы он принял известие о том, что деньги на книжке, которые в другое время, в другой жизни предназначались для оплаты университета, теперь служили залогом за аренду квартиры в мансарде.

– Давайте оставим всю эту историю с банковским счетом между нами, – предложила она сестрам.

Лавиния на этот раз не сказала даже Пеппино. Маринелла была нема как могила, впрочем, как и всегда.

Для дяди Фернандо удар оказался еще тяжелее.

Однажды за ужином Патриция сообщила ему, что на следующей неделе они съезжают. Ада тут же захотела узнать все о квартире в мансарде: как они ее нашли, на какую сторону улицы Данте выходят окна, когда она сможет прийти в гости.

– Там пять этажей без лифта, – ответила ей Лавиния.

– Хорошо, разомнусь немного.

Не успел закончиться ужин, как она отозвала Маринеллу в сторону.

– Помни, у нас с тобой есть невыполненный уговор.

Какое-то время назад они возобновили уроки вождения, но Ада обещала, что продолжит тренировать ее до самого экзамена.

Ада взяла руку дяди Фернандо, лежавшую на скатерти.

– Снова мы останемся вдвоем, Ферна. Видишь, как странно устроена жизнь?

Дядя поднялся из-за стола.

– Я рад, что вы обзавелись собственным домом. Я всегда здесь, если вам что-то понадобится.

Дядя Фернандо никогда не ложился спать, не выпив полчашечки кофе, и в тот вечер Лавиния отправила Маринеллу с напитком к нему в спальню. Она не заходила туда со дня, когда произошла та история с Адой, да и тогда не посмотрела на ту сторону кровати, где спал дядя Фернандо. Однако в этот вечер, прежде чем подойти к нему, – он сидел на постели, – Маринелла обратила внимание на прикроватную тумбочку. Там она увидела портрет в рамке из корня – дядя Фернандо, совсем юный, вместе с братом и сестрой. Он стоял прямо, высокий, как береза, с прической как у актеров из старых фильмов, которые нравились Лавинии; рядом стоял дядя Донато, еще без сутаны, в штанах с подтяжками, на орлином носу – очки с толстыми стеклами; у Сельмы – на фото ей было столько же, сколько сейчас Маринелле, или чуть больше – были косы, и она выглядела еще серьезнее, чем когда-либо. Рядом обнаружился маленький снимок – тот же, что и на надгробии бабушки, только здесь Роза была сфотографирована вместе с мужем, оба такие элегантные. Себастьяно Кваранта и дядя Фернандо в молодости были необыкновенно похожи, разве что карточки были разного размера.

– Ты помнишь свою бабушку?

Дядя тоже смотрел на фотографии.

– Конечно, помню.

– Была бы ее воля, я бы женился в двадцать лет. Она говорила, что я похож на отца, что я тоже хороший человек. Из тех, что должны заводить детей сразу, иначе никогда их не заведут, а жаль.

– Мамушка всегда хотела всеми командовать. А если кто не делал, как она хотела, начинала дуться.

– Мой отец никогда никем не командовал, потому что ему было наплевать на то, он командует или им командуют. Ему было чем заняться. Он гулял, играл на губной гармошке. Все его любили. – Фернандо указал на фотографии. – Он и правда был замечательным человеком.

Маринелла села на кровать рядом с ним.

– Если бы у меня был сын, я бы назвал его в честь отца. Себастьяно Кваранта. Но я слишком долго ждал, и в конце концов твоя бабушка оказалась права. Во имя всех святых, она всегда и во всем была права.

Дядя Фернандо встал.

– Пойдем, выпьем кофе с твоими сестрами. Хочу еще немного посмотреть на племянниц.

Маринелла искала что сказать, но так и не придумала ничего умного. На фотографии Себастьяно Кваранта, крепко держа за руку бабушку Розу, улыбался, как человек, который только что заключил лучшую сделку в своей жизни. Но чем больше Маринелла смотрела на снимок, тем больше ей казалось, что дедушка поглядывает то направо, то налево. Она дважды моргнула и решила, что ей тоже лучше встать с кровати дяди Фернандо, иначе она сойдет с ума, глядя на портрет Себастьяно Кваранты.

Мало что производило на нее такое сильное впечатление, как старые фотографии.

21

Обломилья

В какой-то момент у Маринеллы под блузкой взорвались две бомбы. В это невозможно было поверить, это было чудо, которого женщины семьи Маравилья не видывали. Однажды утром Патриция подводила глаза черным карандашом и разинула рот, увидев в зеркале, как Маринелла выходит из-за душевой занавески.

– Неудивительно, что ты так хорошо научилась плавать. С такими буйками не потонешь.

Прошлым летом Розария привела Маринеллу на пляж, тянувшийся вдоль дороги в аэропорт, взяла ее за руку, хотя нужно было отойти от полосы прибоя почти на километр, чтобы не достать до дна, и объяснила, как грести руками, высовывая нос, когда голова погружается под воду. Еще она одолжила подруге купальник, потому что Маринеллу злила необходимость просить у сестер денег на его покупку. В конце концов, набравшись терпения и вдоволь нахлебавшись соленой воды, она научилась держаться на плаву, а набравшись еще больше терпения – бить ногами и грести руками. Наконец она почувствовала себя настолько уверенно, что вместе с Розарией заплыла на глубину. Когда Маринелла стала плавать быстрее подруги, они принялись соревноваться, кто первой доберется до скал, а потом загорали, сидя на склизких камнях, покрытых водорослями. Маринелла больше не боялась испачкать чужой купальник, потому что Розария подарила ей на день рождения собственный. В нем было очень удобно плавать.

Фамилия Розарии была Петраццола, как у ее матери Вивианы; кто ее отец, Маринелла не знала, он даже сам не был в курсе, что у него есть ребенок, а мать никогда не говорила дочери, как его звали. Поскольку в распоряжении Маринеллы была собственная мансарда, Вивиана разрешала Розарии ночевать у подруги через день; Патриции и Лавинии она доверяла, а они обе видели в этом возможность отплатить за все те дни, когда Вивиана кормила маленькую Маринеллу и позволяла ей оставаться на ночь. Маринелла и Розария всегда были вместе: вместе шли в школу и возвращались домой, вместе обедали, вместе делали уроки, вместе прогуливались по улице Руджеро Сеттимо. Иногда они присоединялись к небольшой компании одноклассниц. С Таней Вальо им всегда было весело, особенно когда она вбила себе в голову, что похожа на Брук