Империя законности. Юридические перемены и культурное разнообразие в позднеимперской России - Штефан Кирмзе

В 1883 году Константин Лаврский, изучавший право и филологию в Казанском университете, а затем работавший одним из редакторов либеральной региональной «Камско-волжской газеты», помог Казанскому земству провести небольшую перепись. Она была сосредоточена на 138 деревнях четырех уездов и была призвана установить, почему эти деревни испытывают трудности с выплатой продовольственных ссуд. В дополнение к статистическому отчету Лаврский провел этнографическое исследование двух татарских деревень Чистопольского уезда, опубликованное под названием «Татарская беднота»925. Сочетание широкого осмотра и детального изучения местности позволило ему провести сравнение и подтвердить, что участки земли, обрабатываемые русскими и чувашами, были почти в два раза больше, чем у татар926. В то время как русские и чувашские деревни могли прокормить бедных членов своей общины во время неурожаев, татарские деревни с трудом могли обеспечить работой и подаянием обедневшие семьи в хорошие годы и были не в состоянии сделать это в плохие927. Ревизия, проведенная сенатором Ковалевским в Казани, Уфе и Оренбурге осенью и зимой 1880–1881 годов, пришла к аналогичным выводам: в то время как русские и чувашские семьи смогли выполнить свои налоговые и служебные обязательства во время неурожаев 1878 и 1879 годов, татары были тяжелым бременем для местного бюджета928. В ревизии трудности татар объяснялись их нежеланием заниматься сельским хозяйством — якобы культурной склонностью, о которой на протяжении десятилетий заявляли российские авторы929. Исследование Лаврского, напротив, показало, что бедственное положение татар имеет мало общего с культурными особенностями. Проблема заключалась в том, что их земельные участки были настолько малы, что семьи были вынуждены использовать свой урожай, чтобы пережить зиму, и не могли сохранить семена для следующего сезона930. Летом многие сдавали землю в аренду и занимались бурлачеством (сезонной трудовой миграцией): трудоспособные юноши и мужчины переезжали в богатые немецкие и казачьи «колонии» в степных районах Самарской и Уральской губерний, где занимались прибыльной работой по сбору и обмолоту зерна931. Но хотя эта сезонная работа приносила некоторый доход, его было недостаточно, чтобы прокормить семью в течение всей зимы, не говоря уже о выплате налогов и задолженностей. Описывая судьбу десятков отдельных семей, Лаврский наглядно показал, что со временем татарские семьи вынуждены были продавать все больше земли и животных. Это делало их полностью зависимыми от подаяний и продовольственных ссуд от земства932.

Хотя Лаврский отметил, что многие русские и чуваши помогали своим соседям-татарам, он предупредил, что растущая бедность заставит русское и чувашское население взять на себя невыплаченные татарами долги по продовольственным ссудам933. Читатели его доклада могли сделать собственные выводы о последствиях для межэтнических отношений. Самое главное, подчеркивал Лаврский, что это описываемое явление не является единичным: данные переписи показали, что нищета татар не ограничивается несколькими деревнями; она охватила значительную часть Поволжья934.

Ежегодный отчет губернатора Скарятина Совету министров в 1879 году показывает правдоподобность этих выводов. Казанская губерния в значительной степени зависела от помощи правительства в снабжении населения продовольствием и семенами935. Наибольшая часть этих продовольственных ссуд расходовалась на Мамадышский и Казанский уезды, в которых татары составляли значительную часть (в Мамадыше даже большинство) населения936. По данным Лаврского, ситуация только ухудшалась: к началу 1880‐х годов даже в самых плодородных районах крестьяне уже не могли выплачивать продовольственные ссуды, не говоря уже о погашении быстро растущих налоговых задолженностей.

Такова экономическая подоплека дела Бурлянда, случившегося в одном из районов, наиболее пострадавших от нехватки земли и голода. Государство и его представители не обязательно воспринимались враждебно; в конце концов, именно они предоставляли продовольствие и семена через земства. Сам Лаврский, посетивший сотни хозяйств, не сообщал о каких-либо враждебных действиях против него; напротив, его обычно сопровождала толпа любопытных татар, некоторые из которых помогали в качестве переводчиков937. В эпизоде с Бурляндом сопротивление вызвало не растущее проникновение имперского государства в сельскую местность, а конкретная угроза потери средств к существованию.

ПОЛИЦЕЙСКОЕ ВМЕШАТЕЛЬСТВО: ИЗМЕНЕНИЕ ХАРАКТЕРА ПРАВОПРИМЕНЕНИЯ В СЕЛЬСКОЙ МЕСТНОСТИ

Новая модель управления способствовала росту сопротивления в сельской местности. В первую очередь повысился уровень страха. Землемеры, полиция и другие представители правоохранительных органов быстро стали привычными фигурами в пореформенной деревне.

На протяжении предыдущих столетий полиция практически не выезжала за пределы городов, и хотя реформы середины 1770‐х — начала 1780‐х годов наделили каждый город полицейским управлением — Казань, например, была разделена на восемь полицейских кварталов, — контроль полиции над сельской местностью оставался слабым938. После 1775 года новообразованные губернии были разделены на уезды, в каждый из которых был назначен исправник. Многие из этих уездов охватывали сотни квадратных километров, что делало обеспечение правопорядка «на местах» практически невозможным, и поэтому уезды оставались в ведении местной полиции. Избрание дополнительных полицейских — так называемых сотских и десятских — было обычной практикой в России, начиная с раннего Нового времени939. Эти дополнительные полицейские должны были поддерживать порядок, ловить преступников и предотвращать самосуд. Иными словами, охрана правопорядка в сельской местности возлагалась на крестьянство940. Для центральной власти такая схема была экономически выгодной, но далеко не идеальной, поскольку зачастую рядовые полицейские больше подчинялись своим селам, чем какой-то далекой государственной инстанции.

Полицейский контроль был ужесточен в 1837 году, когда уезды были разделены на так называемые станы, каждый из которых возглавил становой пристав. В течение следующих тридцати лет были приняты дальнейшие меры по укреплению и повышению профессионализма полиции: городская и уездная полиции были объединены, а с введением в начале 1860‐х годов судебных следователей полиция утратила свои оставшиеся судебные функции941. С введением земства полиция одновременно освободилась от социально-экономических обязанностей, а Великие реформы способствовали дальнейшей ее специализации.

Кроме того, увеличилось количество личного состава. Благодаря расположению Казани на Сибирском тракте — дороге в Сибирь, которой пользовались торговцы, беглые арестанты, искатели приключений и революционеры, — с 1848 года губернская полиция была усилена отрядами конных казаков, размещенными вдоль дороги для поимки преступников и беглецов942. В 1870 году эти подразделения были заменены более специализированной Полицейской стражей, состоявшей (в Казанской губернии) из 96 конных и 48 пеших стражников, которых местные исправники и становые приставы могли призвать на помощь (история Бурлянда, а также другие судебные дела, описанные в этой книге, являются тому примерами)943. Бунты и восстания в конце 1870‐х годов привели к дальнейшему усилению полиции. Увеличились как бюджеты на содержание становых приставов в уездах,