Почувствуй это снова - Ольга Вечная

Фейерверки за окном взрываются. Самый ху**ый Новый год.

Выхожу на улицу, прыгаю за руль и еду на кладбище.

По пути покупаю дешевые цветочки. Долго стою у могил родителей. Ветер морозный, колючий, завывающий за холмом как злой старый пес. Никого вокруг нет, чуть не заблудился.

Вообще, я редко сюда езжу. В общем–то смысла не вижу. Они умерли, я жив. Что еще тут скажешь? Сейчас тоже помалкиваю.

Я сам тот еще эгоист: так сильно психовал из–за родителей, что здесь лежат, иногда даже казалось — ненавижу. На всех окружающих тоже злился, якобы любят меня недостаточно сильно.

А на малыша этого не злюсь. И на Юлю ни капли. Эгоизм улетучился, как небывало. Понимаю прекрасно, это там еще не ребенок, пока плод, набор клеток. Но душу выворачивает от жалости. Бледная Юля перед глазами. Она мне написала:

«Жить не хочу».

Вспоминаю, как мы обнимались в кровати, как шутили. Как целовал ее сто раз. Как это хорошо тогда было.

Я тоже не знаю, Юля, как нам это пережить. Надо быть сильным и найти для нее слова утешения. Если придется. Но я, блть, не хочу их искать!

– Пусть бы он остался, – говорю вслух. Ветер уносит слова в никуда. – Я их обоих люблю. И Юлю, и ребенка этого. Именно этого. Все трудности — хрень. Вы ушли, я больше не буду винить. Но он — пусть останется.

Долго стою, молчу. Не то, чтобы молитвы читаю, скорее внутренне разговариваю. А рассказать есть что.

– Она сказала, что любит нас обоих. И я тоже люблю. Это... уютно. Когда есть люди, которые любит, и которых любишь ты.

Рассказываю и немного легче становится. Не то, чтобы успокоился, просто улеглось. Как–то. Не знаю. Время занял опять же, пока Юлька там на клеточном уровне сражается.

Когда уже пальцы ног не чувствую совсем, возвращаюсь в машину. Отогреваюсь.

«Утром будут делать узи внутренних органов. Сказали, заодно глянут, как он там. Теперь не знаю, как дожить до утра».

«Что болит, малыш?»

«Да все. И горло, и голова».

«Ясно».

«Ты сам как? Ты ел? Новый год всё же, праздник».

«На кладбище съездил. Постоял немного».

«Один что ли?»

«Да».

«Блин, Матвей!»

«Если мы его потеряем, я больше поеду».

Впервые попросил что–то. Если нет никакой загробной жизни, Бога и так далее, то и не хер соваться.

«Живот болит».

Откладываю телефон, завожу движок. Направляюсь к больнице. Вряд ли пропустят, но хотя бы рядом побуду. Больше нет места, где бы мне хотелось находиться. Паша звонит, сообщает, что они всей семьей приехали ко мне, развлекают бабулю. Улыбаюсь. Пишу, что чуть позже подъеду. Выжимаю педаль газа.

Впереди вижу машину ГИБДД. Догоняет, мигает прижаться к обочине.

Этого еще не хватало! Делать нечего, сбрасываю скорость, останавливаюсь. Грузный гаишник выбирается из тачки, решительно подходит.

Открываю окно. Капитан представляется и просит документы.

– Что ж это вы, Матвей Андреевич, в новогоднюю ночь один на отшибе катаетесь?

– Это запрещено?

– Откройте багажник.

Ну блть! Ладно! Нажимаю кнопку. Сам тоже выхожу на мороз, чтобы показаться максимально вежливым. Капитан в телефон пялится. Пробивает фамилию? Подходит второй. Обсуждают что–то.

– Матвей Андреевич, поедем анализы сейчас сдавать.

– Чего–о?! Да я как стекло, не видно, что ли?

– Зрачки расширенные.

– Да ла–адно вам, мужики! – офигеваю так, что даже не скрываю этого. – Видите же, что студент. Машина брата. Я не мажор какой–нибудь, карманы пустые.

– Садитесь в машину.

– Ребят, серьезно, у меня девушка в больнице. Одна, в новогоднюю ночь. Я к ней еду. Отпустите, а?

Второй подходит в упор.

– Дыхнуть тебе?

Он размахивается и впечатывает лбом так, что перед глазами темнеет. Не готовился не ожидал. Отшатываюсь, но опираюсь на машину, из–за чего не падаю. Он вновь подходит, хватает за грудки, я автоматом замахиваюсь.

Дальше руки заламывают. Удары градом. Тащат в машину.

– Да, поймали его, наконец, Никита Кириллович. Сопротивление при задержании оказал, скоро привезем. Ага. Всё по плану.

– По какому, блть, плану? – морщусь, прижимая ладони ко лбу. – Вы закрыть не можете этот год? Говорю же, не пил, дурь не курил. Ловить нечего.

– Это за вранье было, Матвей Андреевич, – назидательно. – Ну, что девушка в больнице. А врать нехорошо.

– Ну капец! Вам–то знать откуда, где я вру?

– Про твою девушку, теперь уже бывшую, мы отлично в курсе. Думал, можно безнаказанно девчонок обижать? Бить и всё прочее?

– Какую, блть, я девушку ударил? Покажите.

– Посиди, подумай. Пара недель у тебя будет. Как раз, в праздники.

Глава 41

Наверное, у многих бывают такие дни, когда случается, кажется, всё разом. Одна беда тянет за собой другую. Каждый следующий вдох дается тяжелее предыдущего. Моментами кровь в жилах стынет. Да и сам ты, как черт уставший и злой, словно магнит для адового, убийственного. Труп ходячий.

– Адамитис! – кричат.

Поднимаю голову. Безэмоционален. Спокоен. Сдержан и даже почти адекватен.

Угу, ключевое слово тут «почти». Новогодняя ночь в обезьяннике. По хер в общем–то на праздник. Другое выбешивает.

Беззвучно поправляю:

– Адомайтис.

Семь утра. Самые длинные семь, блть, часов в жизни и дело тут даже не в боли. Ломит голову, руки, в животе горит. Но ожидание, которому ни конца ни края... — вот где тупая пила по живому! А внутри–то котел, в нем густо нашинкованы психи, нетерпение, бешенство. А еще дикий животный страх: я по сути просто пропал. Мобилу отобрали. Юля мне там пишет, наверное, звонит. Ответа ей нет.

Мать вашу.

Ладно, если подумает, что я забил.