Почувствуй это снова - Ольга Вечная
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Спишь?» – приходит от Матвея.
Улыбаюсь.
«Неа. Хочу к тебе».
«Позвоню?»
«Давай».
Мы болтаем почти два часа обо всем подряд. Обсуждаем кулон, Богдана, ту ситуацию. «Мустанг», танцы, наше с Матвеем будущее. Обмениваемся смайлами и признаниями.
Болтаем до тех пор, пока к нам не приезжает скорая.
Я вызов сбрасываю и растеряно выхожу в коридор прямо в пижаме. Оказывается, у Глеба подняла высокая температура, которую у тети Гали никак не получилось сбить. Их обоих забирают в инфекционку с подозрением на грипп.
А на следующий день, к вечеру, точно такая же температура поднимается и у меня.
Поначалу, с самого утра, голова болит. Я ничего понять не могу, ломит просто. Но верю, что обойдется. Мне ведь совсем нельзя болеть! Да и я крепкая. Вон босиком с Матвеем по морозу носилась и хоть бы что!
«Парацетамол можно от боли, – пишет Матвей. – Выпей и поспи. Если не пройдет, то врача срочно».
«Блин, не хочется лекарства. Я еще ничего вредного не принимала».
«Высокая температура опасна для плода. А у Глеба грипп подтвердили».
«Знаю, но темпы пока нет. Надеюсь, обойдется».
Матвей работает много, чтобы в январе взять несколько выходных. Мне его не хватает, но деваться некуда, отец прав — Матвей еще долго будет очень занят. Нужно учиться выживать самой.
В итоге маюсь, вновь измеряю температуру — тридцать семь. Вот блин! Растет! Принимаю таблетку, кладу прохладный компресс на лоб и закрываю глаза. Через двадцать минут чувствую, что становится хуже. В горле сухо, дышать трудно, грудь огнем горит. Боль в висках лишь усиливается. Тянусь за градусником, который проверяю уже через полминуты — тридцать восемь и шесть.
О боже, мой малыш! Объект обнимашек, ты как? Жарко, да, маленький? Сейчас. Сейчас что–то сделаем.
В первую секунду дрожь по телу и паника такая, что руки трясутся. Но потом беру себя в руки.
Набираю сто три и вызываю скорую. Следом пишу Матвею: «У меня под тридцать девять».
Ответ приходит быстро:
«Врача немедленно. Грипп».
«Уже вызвала».
Помощь приезжает так быстро, что мне становится лишь страшнее. По нашим вечерним предновогодним пробкам – это подвиг. Заметно, что очень торопились.
Родители растеряно переглядываются.
– Юль, может, дома отлежишься? Инфекционка битком, наверное, – сомневается мама. – Да и что они сделают?
– Матвей сказал, что надо ехать! – ругаюсь я. – Мам, ты не понимаешь, как это опасно? Я сама не могу сбить температуру. Приняла таблетку, а она лишь растет.
Делать нечего, помогают собрать сумку. Слабость ощущаю и головокружение. Но послушно спускаюсь в маске к машине, затем еду.
Через двадцать минут я уже оформляюсь в больнице. Еще через пять – лежу под капельницами. Приветливая медсестра поправляет подушку. Я закрываю глаза и качаю головой. Мы справимся.
Всё будет хорошо. Измеряю температурю — тридцать девять.
Боже...
Обязательно справимся.
Глава 40
Матвей
В третий раз один и тот же текст перечитываю, но понимаю лишь то, что придется в четвертый. Бля–я–ять. Завалю эту сессию.
Дело не в том, что туповат, а предметы сложные. Хотя и это тоже, наверное. Мысли в другой стороне. Их много, они потоком смывают с памяти смысл прочитанного, не позволяя тому впитаться. Эти нейронные связи посильнее будут, пока не до создания новых.
Откладываю книгу и с минуту тупо пялюсь в потолок.
Я уже гуглил «грипп во время беременности». Закрыл вкладку. На хер. Выкурил две сигареты. Иногда по лайту проходит, а я иногда – нет. Рулетка. Но у Юли не лайт, это уже ясно–понятно.
Открываю соцсеть — онлайн моя девочка. Половина пятого утра.
В последний раз мы переписывались в два, ей ставили капельницу, и она собиралась поспать.
«Юля, Юленька, Юленыш», – пишу ей.
«Ты почему не спишь?»
Уснешь тут.
«Учу».
Пытаюсь. Пытаюсь не думать о тебе и хоть что–то вызубрить. Могу как стихи, но лучше ведь с пониманием. Понимаю пока лишь то, что с радостью поменялся бы с Юлей местами. Где, блть, этот дьявол, исполняющий желания?
«Ты как?» – отправляю.
«Боюсь спать. Сейчас померила темпу — растет! Разбудила медсестру. Кажется, она меня ненавидит за то, что не даю отдохнуть».
«Врач что сказал?»
«Не допускать выше тридцати возьми с половиной. В меня литрами закачивают парацетамол, Матвей. Антибиотики и что–то еще. Уже все вены дырявые».
«Не думай об этом».
«Это такой ужас... Я всю беременность тряслась, газировку не пила, чтобы дрянь ему не попала. А тут... рекой льется!»
«Не думай об этом. Врачи знают, что делают».
«Я держусь. Не плачу. Но как же фигово! Не помню, когда в последний раз болела».
«Малышка, ты жила с инфицированным. Это другое, нежели пересечься в автобусе».
«Капец! Капец! Капец!! Никогда себе не прощу».
«Да ты–то причем, ты же не знала».
«Матвей, это же наш ребеночек. Я его уже люблю. Я очень сильно его люблю! Я сердечко на узи слушала. Я не могу его потерять».
Зажмуриваюсь крепко.
«Всё будет хорошо», – отправляю.
«А если нет?»
«Будет».
«Если нет??»
Какой ответ здесь может быть?! Сам привык. Привык к мысли, что он или она уже есть. Видел на фотографии. Я, блть, видел своего ребенка на фотографии. Там руки–ноги, пальцы, голова. Там человек. Там наш с ней ребенок. Наш с Юлей.
Пишу честно:
«То пздц, Юля. Полный пздц. Жить не охото».
Она молчит пару минут. Потом пишет:
«Пошла на спад.
