Большая родня - Михаил Стельмах

Грохот камнедробилок сразу же оглушил и Бондаря, и Кушнира. Пепельные куски минерала с визгом и скрежетом разрывались на половинки, рассыпались на мелкие кусочки, перемалывались на муку, которая покрывала все цеха. Техник, забывая, что перед ним стоят не студенты-экскурсанты, часто начинал сыпать специфическими терминами:

— Наши подольские минералы богаче других содержанием пятиоксидного фосфорита — до 37 процентов. А песчаные фосфориты в лучшем случае включают в себя лишь до 15 процентов, глауконитовые — до 25, а глинистые — до 30 процентов.

Вошли во второй цех, наполненный испарениями.

Как в густом тумане, работали возле мешалок рабочие. Они на миг отвлекались от труб, перекачивающих свежий суперфосфат, подбегали к своим гостям, здоровались с ними, как с родней. Аж неудобно было и Бондарю и Кушниру: они чуть не задыхались от жары. Горячий воздух обжигал грудь, немилосердно щемил глаза. Здесь к Бондарю и Кушниру подошли Недремный и Мирошниченко.

— Тяжеловато у нас? — засмеялся Недремный, видя, как изменились лица гостей. Вся его брезентовая спецовка и лицо были покрыты дымчатой пылью.

— Ох, и трудная у вас работа. И дохнуть нечем. Это не то что в поле. Думалось: возле плуга и косы тяжелее, но здесь, возле суперфосфата… Полюбить такую работу — много силы надо иметь, — и Кушнир с уважением взглянул на Недремного.

— Не столько силы, как настоящее рабочее сердце. У нас рабочие любят и гордятся своей работой. Из нее и хлеб растет…

— Как наши дела? — обратился Бондарь к Мирошниченко.

— Да вроде на добро идут.

В городе Свирид Яковлевич развернул энергичную деятельность. Он оббегал все учреждения, которые могли чем-то помочь потерпевшему созу. И скоро как-то выходило, что их соз чуть ли не лучший на всю округу, только начальство мало об этом знает.

— Это все хорошо, а трактор не дадим, — твердо отрезал ему заместитель заведующего окружного земотдела.

— Почему? — холодея, спросил, так как уже несколько раз в мыслях видел трактор на своих полях.

— Машины мы даем лишь коллективам.

— Дайте нам трактор, и мы сразу же учредим коллектив.

— Организуете коллектив, тогда поговорим.

— Он у нас уже фактически создан, — сам себе удивился, как могли вырваться такие слова.

Но заместитель не хотел слушать никакие объяснения и просьбы.

— Хорошо, — глухо промолвил Свирид Яковлевич. — Когда я могу застать заведующего?

— Его сейчас в природе не существует, старого сняли, а нового еще не назначили. Завтра загляните, — подобрел: как старается мужчина. Этот добьется своего.

Мирошниченко еще зашел к окружкому и узнал, что сегодня на бюро должны назначить нового зава. На другой день, ругаясь, что так поздно начинают работать в учреждениях, чуть дождался девяти часов утра.

И какой же была его радость, когда, только переступив кабинет заведующего, он узнал за столом Анастаса Донелайтиса.

— Свирид Мирошниченко! Тот, что к пушкам железяки приделывает? — засмеялся Анастас и, хромая, пошел навстречу старому другу. Обнялись, поцеловались.

— Сколько лет промелькнуло, сколько воды сбежало!

— А не стареет старая когорта, — улыбалось умными зелеными глазами худое лицо Анастаса. — Ты такой и в тысяча девятьсот двадцатом году был. Помнишь, как мы Галчевского возле Дяковец приперли?

— Почему не помнить. А маскарад не забыл, когда бандиты переоделись в бабские тряпки и хотели нас в Ивчанцах накрыть? Мы как раз тогда раков драли.

— Припоминаю, Свирид… Хозяйствуешь теперь на своей земле?.. Когда же я до своего Немана доберусь? — призадумался на минуту и прибавил: — Трактор вам дадим. Только придет первая партия — присылаю вам лучшую… пчихалку.

Свирида Яковлевича аж передернуло от этого слова.

— Чего так настороженно посмотрел? Я очень невысокого мнения о «фордзоне», его пока заведешь… Вот скоро мы создадим свои, отечественные трактора, такие, как сама мечта. Будет аж смеяться поле.

— Правду говоришь, — согласился Свирид Яковлевич…

Вечером в заводском клубе состоялась встреча рабочих со своими гостями. После Мирошниченко выступил председатель завкома, а потом Недремный прочитал письма старых кадровых рабочих к созовцам подшефного села:

«Надеемся, дорогие товарищи, что вы преодолеете все трудность, идя светлым путем, начертанным Лениным и Сталиным…

Мы, старые кадровые рабочие, желаем вам больших успехов в работе и обещаем в ближайшее время изготовить в своей мастерской для вас два плуга, два культиватора, собрать сеялку…»

— Спасибо вам, спасибо вам, — тихо шепчет с президиума Степан Кушнир, пристально вглядывается у лица рабочих.

После собрания к созовцам подошел Недремный со своим племянником Михаилом Созиновым, редкозубым веселым пареньком в красном галстуке.

— Захотелось Михаилу к вам поехать. Он еще и села не видел — с моей сестрой все время в Киеве проживал.

— Заберем с собою, — согласился Мирошниченко и обратился к мальчишке: — А сам не побоишься поехать?

— Нет, — твердо ответил Михаил. — Я хочу быть красным командиром. А командир ничего не должен бояться.

— Слышал? — засмеялся Недремный. — Наша смена растет.

LІІ

В тревожно-радостном и пьянящем тумане промчались эти дни. Ну да, Дмитрий опьянел от всего, так как столько людей побывало в его доме, столько глаз поздравляло и согревало молодых, столько было спето веселых и грустных песен. Возле них суетились люди, родня, что-то заставляли делать, чьи-то женские руки обсыпали их головы отборной рожью.

Дмитрий верил и не верил, что это музыканты играют на его свадьбе, что возле него сидит бледная и грустная Югина, что это он ее под замедленный смех и густое сияние взглядов целовал в обмякшие, словно завядшие лепестки, уста.

Болезненными перебоями пробивалась радость и сразу же терялась в невеселых мыслях. Почему-то сейчас, сидя на красном месте, припомнил слова Марты:

«Будет тебе хорошо — обо мне забудешь, плохо будет — вспомнишь…» «Разошлась с мужем… Как же ты век думаешь прожить?.. Не так-то много счастья перепадает нам… Будет ли мне радость с Югиной?»

Молча прикоснулся рукой к ее ладони, вздрогнули пальцы у девушки, однако не отвела руки, покорной и холодноватой.

А тем временем Варивон, подвыпивший и веселый, втерся к девчатам.

Дмитрий еще с субботы заметил, что его товарищ увивался возле невысокой дородной Василины, спокойной, задумчивой девушки. А та сторонилась парня, прикрываясь девичьим кругом…

В тихую звездную ночь, рассыпая песни, гам и смех по всему селу, начали расходиться гости. Последним простился Варивон и бросился догонять девчат.

— Припала и мне одна до души, — бросил уже из-за плетня и растаял в несмолкающей тьме.

Тихо, над самой землей, ластится ветер, сухо шепчет в привядшей листве. Над дорогой на темном небе взошло созвездие — девушка с коромыслом, а ниже ее, опускаясь к деревьям, ясно светили три звезды.

Вдали затихают девичьи песни, и только где-то у заречья, задушевно и ладно, наверное, обнявшись, как и их голоса, выводят два мужских голоса широкую, словно сама молодость, песню любви.

Непривычная грусть и сожаление о чем-то безвозвратном, утерянном переплелись с трепетным волнением и надеждами. Чувство неполного счастья, за которое схватился обеими руками, глубоко мучило его. В душе испытывал вину перед Югиной, подсознательно выискивал и слова, и взгляды, и движения, которыми можно было бы укрепить шаткое кросно, протянувшееся с того вечера, когда пожалел девушку, как брат сестру. Он робел, смущался перед тихой покорностью, с какой девушка встретила его последними днями; не находил слов для разговора, и все теперь казалось темнее и старше.

Из сеней вышла Евдокия, постояла на пороге и тихо позвала:

— Дмитрий, ты где?

— Чего, мам? — вышел из темноты и остановился напротив матери.

— Чего же ты такой? Бросил молодую. Хорошая она девушка. Береги ее, как жизнь свою, — коснулась влажными губами, что пахли водкой, сыновьих уст.

Медленно, ощупью находит щеколду и входит в левую половину хаты.

У сундука стоит Югина. На ней по-женски завязанный платок, и потому вся ее фигура стала как будто большей, а лицо старшим. В потемневших глазах мерцают то ли две капли света, то ли две слезинки.

— Притомила тебя свадьба? — заслоняет спиной свет лампы и теперь ярко видит, что ресницы девушки подмывают слезы.

— Притомила, — долетает чуть слышный шепот и сливается со вздохом.

Он понимает, что девушка вот-вот может охватить руками голову и заплакать. Жалея ее, отводить взгляд в сторону.

— Ложись, дорогая.

Ему сейчас хотелось поговорить с нею искренне, извиниться и найти хоть маленькое утешение. Даже чуть не вырвалось: «Что же, не осуди. Так нас судьба свела, а счастье, полагаю, и нас не обойдет. Если бы ты знала, как люблю тебя. На свете нет такого, кто бы мог так тебя полюбить».