Страна игроков - Иван Жагель

Ей вообще была присуща какая-то неженская основательность во всем, что она делала. Даже когда Анна подолгу простаивала у окна, в сотый раз любуясь видом на Кремль, взгляд у нее становился сосредоточенным, словно она не просто наслаждалась открывавшейся перед ней картиной, а пересчитывала зубцы на кремлевской стене.

Очевидно, эти целеустремленность, организованность подавляли в ней эмоциональное женское начало. Но теперь Виктор знал, что когда ее чувства вырывались наружу – независимо от того, обнимала она его или давала пощечину, – тут уж бушевала энергия сразу трех женщин.

И все же, как они ни старались, полностью обойтись без прошлого оказалось невозможно. Недели через две после той сумасшедшей ночи в Заборске Анна сама затронула тему, которую рано или поздно все равно надо было когда-нибудь обсудить.

2

В тот вечер они ходили в консерваторию, а после концерта спустились к Александровскому саду и долго гуляли вдоль кремлевской стены, пока не замерзли окончательно.

– Как я устала от зимы, – сказала Анна, когда они уже бежали к дому Реброва. – Так хочется по-настоящему согреться.

На следующий день была суббота, и он сказал:

– Давай махнем на пару дней в Сочи?.. С утра поедем в аэропорт, купим билеты и улетим… На юге уже весна. Зеленеет трава… Или завтра можно где-нибудь поплавать в бассейне, попариться в сауне.

– Завтра я не могу, – сокрушенно вздохнула Анна. – Шелест пообещал дать интервью одной из газет. Ему прислали вопросы, но ответы, как ты понимаешь, придется готовить нашему отделу. Шелест только хотел наговорить мне несколько общих установок. Но у него целую неделю не было времени, и он попросил меня поработать с ним в выходные. Как ты понимаешь, я не могу ему отказать…

После ее слов возникла неловкая тишина.

Дома они приготовили чай, сели на диван перед телевизором и стали смотреть теннисный матч, при этом убрав звук и негромко включив Второй фортепьянный концерт Рахманинова. Какое-то время сидели молча, а потом Анна, не отрывая взгляд от экрана телевизора, спросила:

– Ты хочешь знать, что у меня было с Шелестом?

– Нет, мне это совсем не интересно! – решительно заявил Ребров, тоже не отрываясь от тенниса.

– Я не хочу, чтобы ты терзал себя, – тем не менее продолжила Анна, – и каждый раз, когда я иду на работу, думал бог знает что… Сейчас для этого у тебя нет никаких оснований.

– Сейчас? – уточнил он.

– Да, мы были близки, но теперь все это в прошлом.

Голос ее был отчаянно твердый. Так честные пионеры признаются родителям, что получили двойку по поведению.

– Я же тебе сказал, что меня это не интересует, – еще более решительно произнес Виктор и тут же спросил: – А когда вы расстались?

– Года полтора назад, – немного подумав, ответила Анна.

– Почему?

– Это трудно объяснить.

– Ты уж постарайся, если сама начала этот разговор.

Ребров поднялся, выключил проигрыватель и подошел к окну. Комната освещалась только экраном телевизора, и это хотя бы частично помогало обоим скрывать свои чувства.

– Он стал сейчас другим, – наконец выдохнула Анна. – Я тебе уже говорила, что он забрал меня с собой в Министерство экономики с институтской кафедры. Тогда я была его аспиранткой… ну и, как это часто бывает, влюбилась в него. Я была моложе, а тут – работа в правительстве, зарубежные поездки с Шелестом, цветы чуть ли не каждый день. У кого хочешь закружится голова… Но, возможно, голова кружилась не только у меня. Сам Шелест был очень молодым для такого стремительного рывка в карьере и той, почти безграничной власти, которую получил… А может, дело и не в его возрасте, а в каких-то внутренних качествах… В общем, и сейчас в стране нет нормальных законов, а в начале девяностых годов люди в правительстве вообще могли делать все, что хотели. И эта власть, по-моему, его и сломала… – Она на какое-то время задумалась. – Я помню, когда началась массовая продажа принадлежащих государству пакетов акций предприятий, он со своими друзьями в правительстве сбывал их подконтрольным структурам. Газеты писали об этом, как об откровенном воровстве, а им было на все наплевать. «Конечно, внешне то, что мы делаем, выглядит не очень красиво, – говорил он мне тогда, – но, понимаешь, в стране просто нет команд, которые могли бы всем этим эффективно управлять в рыночных условиях. По большому счету, нам даже должны сказать спасибо – ведь мы будем поднимать стоящие на коленях предприятия…» Он уже в то время поверил в свою исключительность. А когда у них все это получилось с дележом предприятий, Шелест стал считать, что может не только приспосабливать законы под себя, но и вообще действовать вне всяких законов. Вот тогда у него появился Рудольф Кроль…

– Я нисколько не сомневался, что они друг друга стоят… – вставил Ребров.

Анна была явно недовольна замечанием Виктора и тем, что он перебил ее.

– Еще раз повторяю, Владимир не способен ни на какие убийства, повысила она голос. – Возможно, он хотел как-то давить на конкурентов, быть в курсе их дел, планов… Для этого и взял в свою команду Кроля. Но этот бывший кагэбэшник вышел из-под его контроля. По-моему, Шелест хотел бы избавиться от своего начальника службы безопасности, да не знает как… Но в любом случае это – уже совершенно другой человек. Я не могу относиться к нему так, как раньше!

– А как он относится к тебе?

Анна опять замолчала. Ей, видимо, не нравилась та жесткость, с которой он задавал вопросы, и она раздумывала: продолжать или нет.

– Ну… иногда он пытается… оказывать мне какие-то знаки внимания… Думаю, его бесит, что, получив гигантские деньги и власть, он потерял чью-то… чье-то расположение, – поправилась она. – Ему кажется, что это против всякой логики. Хотя, как человек интеллигентный, он умело скрывает свое раздражение.

– Только одна поправка, – поднял указательный палец Ребров. – Как человек заинтересованный, не хочу комментировать эту волнующую любовную историю. Я лишь сомневаюсь в правильности употребления в данном случае слова «интеллигентный».

– Тебе уже сказано вполне достаточно, чтобы защитить твое самолюбие! заявила Анна. – И сделала я это потому, что мне не безразлично, как ты себя будешь чувствовать. Но я не собираюсь перед тобой оправдываться за свое прошлое и обсуждать тех людей, с которыми когда-то была близка. Так что, если ты не хочешь, чтобы мы с тобой поссорились, давай немедленно сменим тему…

В тот вечер они и в самом деле о Владимире Шелесте уже не говорили.

3

Именно в то время, когда Виктор переживал самый бурный и самый опасный период во взаимоотношениях с Анной, в его жизни опять возник человек, общение с которым по определению не могло быть легким, – бывший редактор отдела экономики Роман Хрусталев.

Он неожиданно позвонил Реброву. Они не виделись и не разговаривали с того самого момента, как Роман хлопнул дверью в редакции и ушел, не попрощавшись даже с сотрудниками своего отдела, что в общем-то было для него очень характерно.

Позднее Ребров слышал от Игоря Стрельника, что Хрусталев устроился работать в «Правду». Безусловно, это решение нельзя было назвать тщательно взвешенным. Скорее, очередной импульсивный поступок: после демарша в кичившейся своей демократической ориентацией «Народной трибуне» его бросило в другую крайность. Но так как коммунистов Роман не любил еще больше, чем демократов, то уже через месяц он с не меньшим шумом покинул и «Правду». А дальше следы его затерялись.

Виктор относился к своему бывшему начальнику неоднозначно: с одной стороны, он устал от беспокойного характера Хрусталева, а с другой – был ему очень благодарен за поддержку во время скандала вокруг статьи о «Русской нефти». Стараясь не забывать добро, Ребров звонил несколько раз Роману домой, чтобы хотя бы обменяться новостями, и все время заставал только его жену. Он передавал приветы, оставлял свои телефоны – и в союзе, и в новой квартире, – но ответного звонка так и не дождался.

В конце концов Виктор решил, что Хрусталев за что-то обижается на него, и перестал искать контакты. И вот Роман сам позвонил в Союз молодых российских предпринимателей. Причем в голосе бывшего начальника было столько радости и тепла, словно им насильно не давали говорить несколько месяцев.

– Как жизнь, дружище?! – прокричал он в трубку.

А когда Виктор ответил бородатой шуткой, что «его жизнь, кажется, состоялась», Хрусталев пришел в неописуемый восторг.

– Слышал, ты тоже ушел из этой помойки?! – возбужденно спросил он.

– Если ты имеешь в виду газету, то – да, – подтвердил Виктор.

– И правильно сделал! Оставаться в «Трибуне» – себя не уважать. Кстати, если тебе в перспективе понадобится работа, могу пристроить тебя в аппарате нашего патриотического движения. Нам нужны толковые, без всяких этих демократических выкрутасов ребята.