Страна игроков - Иван Жагель

После нескольких тостов компания разбилась на группы, и Ребров решил, что ему пора уходить. Но когда он шел через банкетный зал, его окликнул Сизов, стоявший вместе с Кролем.

– Виктор, на минутку… Мне хотелось бы поблагодарить вас, – сказал он.

– Я практически ничего не делал, – пожал плечами Ребров. – Две-три встречи с акционерами, а остальное время я слонялся по городу.

– Все равно мы были одной командой… – Эту фразу Сизов явно позаимствовал из какого-то кинофильма.

Было видно, что он очень доволен результатами работы «группы захвата» и в связи с этим позволил себе немного лишнего.

– Ну как вам городок? Мне так и не удалось побродить по нему, – с сожалением сказал Рудольф Кроль, словно прогулки могли доставлять удовольствие его жирному телу. – Нашли здесь где-нибудь хорошее пиво?

Ребров внимательно посмотрел на Кроля, но лицо начальника службы безопасности было совершенно бесстрастным, а зрачки напоминали два матовых дверных глазка, не пропускающих изнутри никакого света.

В этот момент к ним подошел один из стоявших на входе охранников.

– Там какая-то женщина просит пропустить ее. Она говорит, что это очень важно, – сказал он Кролю.

– Что значит «какая-то»?! – Начальник службы безопасности банка был явно недоволен своим подчиненным.

– Она не хочет говорить, кто она. И не хочет уходить…

– Тогда уберите ее!

Кроль спокойно отвернулся, а охранник – громадный детина, – виновато втянув голову в плечи, направился к выходу. Но не успел он сделать и двух шагов, как дверь стремительно распахнулась, с грохотом ударившись о стену и тем самым привлекая всеобщее внимание, и в банкетный зал ворвалась высокая женщина, одетая в длинную норковую шубу, которая осталась в руках у охранников, когда они попытались ее задержать.

Тяжело дыша, женщина остановилась посреди банкетного зала, решая, к кому обратиться. На вид ей можно было дать лет сорок, хотя, возможно, ее немного старили темные, как впадины, круги вокруг глаз. Она заметно волновалась.

В банкетном зале наступила тишина. Все смотрели на женщину, ожидая, что она будет делать. Рудольф Кроль первый понял, что грядет какой-то скандал, и сделал шаг вперед.

– Что вам нужно?! – резко спросил он.

Женщина, очевидно, решила, что это и есть самый главный здесь человек. Заглядывая Кролю в глаза, словно пытаясь его загипнотизировать, она дрожащим голосом сказала:

– У меня двое маленьких детей. Я вас умоляю: не трогайте моего мужа!

– Что за бред?! О каком муже вы говорите? Кто он? – после минутного замешательства взял на себя инициативу Сизов.

– Директор комбината. Простите его! Мы вообще уедем отсюда. Хотите, я встану перед вами на колени?!

Никто не успел ничего толком сообразить, как она и в самом деле рухнула на пол. Только после этого охранники опомнились, подбежали к непрошеной гостье и стали поднимать ее, подтаскивая к двери.

– Оставьте ее! Я сказал: оставьте ее!! – закричал Сизов и, уже обращаясь к женщине, воскликнул: – Что за чушь вы несете?! Почему мы должны что-то делать с вашим мужем?!

– Уже ве…ве…весь го…город говорит, что он при всех обозвал вас ма…мафией, – сквозь всхлипывания попыталась объяснить женщина свое странное поведение. – И все считают, что с ним будет то же, что и с прежним директором. А того у…у…убили!

Сизов весь раздулся, словно не мог выпустить из себя воздух. Кроль недовольно теребил нос – Виктор подумал, что впервые увидел хоть какое-то проявление чувств у начальника охраны банка. Новоизбранные члены Совета директоров неловко переминались с ноги на ногу. Потом все обступили стоявшую на коленях женщину и принялись убеждать несчастную, что ничего с ее мужем не случится.

В этой суматохе, пожалуй, только Ребров обратил внимание на то, что Анна, просидевшая весь вечер в углу, поднялась из-за стола и быстро вышла. Последние несколько дней она постоянно находилась не в духе, а сегодня утром, когда Виктор подошел к ней в ресторане за завтраком, грубо отшила его. Ему показалось, что сейчас она вообще была вне себя.

Вдруг Виктор заметил черную сумочку, которую Игнатьева забыла на спинке кресла. Секунду подумав, он взял ее и тоже вышел из банкетного зала.

4

Через несколько минут Ребров постучал в дверь номера Игнатьевой. Никто не ответил. Он постучал сильнее, и от этого дверь приоткрылась. В номере горел свет, но никого не было видно.

– Анна, вы здесь? – спросил Виктор.

Она не откликнулась, и он решил было оставить сумочку и уйти, как вдруг разглядел, что Игнатьева, несмотря на мороз, в одном костюме стоит на балконе.

Не успел Ребров сделать и пару шагов, как от сквозняка входная дверь, которую он оставил открытой, захлопнулась, а балконная, наоборот, распахнулась. Анна повернулась и, увидев Виктора, зашла в комнату.

– Что вам нужно?! – резко спросила она.

– Вот. Вы забыли ее внизу, – протянул он сумочку.

Она помедлила, словно раздумывая: брать или нет? А потом вырвала сумку из его рук. При этом у нее задрожали губы, а лицо покрылось красными пятнами.

– Нет, я прекрасно знаю, зачем вы пришли! – сквозь зубы сказала Игнатьева. – Сумочка – только повод! Вам хотелось посмотреть, как я себя чувствую после этой ужасной сцены в ресторане! Хотелось насладиться своей победой?! Да, вы правы, организация, в которой я работаю, имеет далеко не лучшую репутацию. Но с вашей стороны просто мерзко все время напоминать мне об этом, преследовать, словно ночной кошмар. Что, вам хотелось посмотреть, как я плачу? Вы для этого пришли?! Да?!

Тут рука Анны так быстро метнулась к его щеке, что он даже не успел отстраниться. Однако вторую руку Реброву удалось перехватить.

Чтобы сдержать эту яростную атаку, Виктору пришлось обхватить Игнатьеву и прижать к себе. Она вырывалась, а он сжимал ее все сильнее и сильнее. Анна впервые была так близко, и внезапно у него возникло такое сильное желание, что даже потемнело в глазах.

Приблизившись к ней, Виктор будто перешел какую-то грань, попал в другое измерение, где уже не мог себя контролировать, где все возведенные его болезненным самолюбием барьеры были не прочнее, чем размокшая газетная бумага. На подсознательном уровне Ребров понимал, что в их уже много месяцев длившемся противостоянии он капитулирует самым позорным образом и ответом на его слабость будет насмешка, презрение. Но бороться с собой он больше не мог.

Виктор стал целовать губы, глаза, нос, волосы, щеки Игнатьевой, тогда как она яростно мотала головой, пытаясь отстраниться.

– Пустите! Пустите меня! – кричала она. – Я вас ненавижу!

Это продолжалось довольно долго, и Ребров вдруг испугался того, что он делает. Он остановился и выпустил Анну, но почувствовал, что теперь уже она крепко держит его, все еще продолжая отворачиваться. Наконец и Игнатьева поняла всю абсурдность ситуации.

Тяжело дыша, они несколько секунд молча смотрели друг другу в глаза, а потом Виктор стал расстегивать на Анне пиджак, а она лихорадочно срывать с него галстук и рубашку. При этом их лица выражали не блаженство, а какое-то болезненное чувство, смешанное с отчаянием.

Они были удивительно похожи сейчас на двух алкоголиков, которые долго и мучительно удерживались от пагубного пристрастия, но потом все-таки сорвались. И точно так же, как больной, зависимый от спиртного человек дрожащими от нетерпения руками срывает с бутылки пробку, так и они, прекрасно понимая, что все данные себе обещания, все клятвы их уже не остановят, спешили поскорее отдаться предмету своей страсти, при этом ненавидя себя.

От неловкости и нетерпения Виктор сломал Анне застежку на лифчике, а она оторвала ему пуговицу на рубашке. И уже вдвоем они чуть не превратили в груду дров старую деревянную гостиничную кровать, когда рухнули на нее.

Их близость получилась короткой, но яростной, и отняла все силы. То, что они при этом испытали, вряд ли можно было назвать наслаждением. Это было чем-то гораздо большим, возможно – счастьем. Говорят, чем сильнее любовь, тем большим человек готов ради нее пожертвовать. Они же в этот момент пожертвовали друг для друга самым для себя дорогим – болезненным самолюбием.

Еще не осознав до конца, что между ними произошло, Виктор перевернулся на спину и тут же, совершенно неожиданно для себя, провалился в глубокий сон. Он не знал, сколько проспал – десять минут, полчаса. Но проснулся он так же внезапно, как и заснул.

Анна лежала рядом, ее голова покоилась на его плече. Комнату освещала только слабая лампочка торшера в дальнем углу, и потолок был расчерчен равномерными полосами света и тени, отбрасываемыми абажуром.

Вначале Виктор решил, что Анна спит, но потом заметил, что ресницы у нее слегка подрагивают.

– Ты не спишь? – спросил он.

– Нет.