На грани счастья (СИ) - "Miss Spring"

Лиза тяжело и часто дышала, её кожа стала почти что мраморного цвета, была холодной и влажной. Лаврова с трудом нащупала пульс — сердце подруги медленно и тихо отстукивало. Почти не билось. Конечно, начавшийся сепсис, сильнейший болевой шок, кровопотеря — не самый лучший букет, особенно для беременной женщины, организм которой и так работает на пределе возможностей, отдавая почти всё ребёнку.

— Лиза, не умирай! — роняя слёзы, как ребёнок, проговорила Лера, понимая, что сделать уже не может ничего. Она нежно гладила Толкачёву по голове, а та, внимательно смотрела на неё, словно пыталась запомнить.

— Видишь, как всё получилось, Лерка… — шептала из последних сил Лиза. — Поздно мы с тобой поговорили, столько времени потеряли, дуры… А в жизни никогда нельзя отказываться от важных вещей и главных для тебя людей… Потом может быть очень поздно… Я люблю тебя, Лерка. Ты самая лучшая подруга. — она взяла её за руку. — Ты теперь за нас двоих живи и не растрачивай себя понапрасну на эти ненужные войны. Живи, слышишь? Другого шанса не будет… — голос Елизаветы затихал.

Калерия всё гладила её по голове, наклонившись, целовала в лоб и плакала. Не могла ничего говорить.

— Небо то какое… Красивое. — произнесла Лиза, посмотрев вверх. — И так жить хочется… — после этого, подруга замолчала. Уже навсегда. Смотря в бескрайнее, голубое небо.

Лаврова взглянула на мёртвую Елизавету и не смогла сдержаться: закричала, завыла во весь голос. В голове киноплёнкой проплывали воспоминания связанные с подругой — все их диалоги, встречи, их учёба в университете, их безумно долгие разговоры вечерами и ночами, смех, шутки, свадьба, на которой Лиза поддерживала её как могла. И как же было тошно и больно в тот момент!

После первого порыва горя, Лера замолчала, взглянула на бездыханное тело и осторожно закрыла Лизе глаза. И ощутила опустошение. Абсолютное.

Всё это время у неё был стимул идти, вернуться, помочь добраться подруге, которая была беременна, спасти её и ребёнка, а для этого выжить самой. А теперь этот стимул исчез. Умершая у неё на руках Елизавета, как будто бы оборвала все нити, связующие Калерию с жаждой к жизни. Свет выключили. Резко и мгновенно. И силы кончились. Это она ощущала очень хорошо. Полная невозможность двигаться, жесточайшее изнеможение. Пока было желание идти, добраться до цели, это всё не ощущалось. Тело просто работало на пределе всех мощностей и непонятно откуда взявшихся сил. Невзирая на боль, на усталость, она шла. Не ощущала ничего, кроме желания достигнуть конечного пункта. Но теперь, когда так внезапно не стало Лизы — всё обесценилось.

Она сидела рядом с телом убитой подруги и смотрела вдаль, будучи не в состоянии пошевелиться. Было желание тоже умереть. Немедленно. Здесь. На месте. Ради чего всё было? Ради чего теперь? У неё нет ничего, чем можно было бы дорожить. Даже мысль о Петьке не могла достать девушку из этого состояния. Да и не знала она как идти. Бросить тело Лизы здесь? Придется, ведь Лаврова не могла бы тащить его на себе. Это казалось предательством, хоть иначе было нельзя… Но жить не хотелось. И идти не хотелось никуда.

Внезапно, она нащупала в кармане кольцо. То самое кольцо, которое почему-то взяла с собой прямо перед выездом за ранеными. И вдруг, так явственно, увидела перед собой лицо Игоря: ту самую его улыбку, которая смягчала серьёзность и жёсткость, смешинки-искорки в глазах коньячного цвета, ямочку на правой щеке. В её опустошённой напрочь душе затеплилось что-то такое нежное, ласковое, невесомое… Что-то такое, что никак не могло появиться сейчас, в жестокую минуту, но нахлынуло и унесло её от этой боли дурацкой, от горя потери. И так захотелось его увидеть! Хоть раз в жизни ещё увидеть его, того самого, единственного мужчину, по которому Лера безумно скучала!

Эта мысль, это желание, настолько сильно шибануло по ней, что Лаврова, несмотря на полное отсутствие сил и ресурсов, встала и пошла.

Те несколько километров, оставшиеся до цели, которые казались, изначально, ерундой — дались особенно тяжело. Лера вновь шла не останавливаясь ни на секунду, очень быстрым шагом, понимая, что если замрёт, то не пойдёт дальше опять. Было очень непросто: лёгкие горели огнём, дыхания не хватало, она вся вспотела, конечности и спина ныли немилосердно. Сколько часов она бегала наперегонки с усталостью, Лаврова не знала — давно уже потеряла счёт времени и не ощущала своего тела.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

И, наконец, под вечер третьего дня, она дошла до военно-полевого штаба. Не госпиталь, который вроде как находился где-то недалеко, но хоть что-то!

Сбивчиво объяснила постовым в чём дело, её пропустили, в штабе пришлось рассказать всё в подробностях, попросить связаться с Закиром Тиграновичем.

В итоге, её слова были подтверждены. Лере начали помогать, обрабатывать раны, поить чаем. Но настал тот неизбежный момент, когда она поняла, что не в силах двигаться. Ни двигаться, ни дышать, ни даже думать. Это состояние было тяжелее, чем тогда, после смерти Лизы. Совсем иным. Полнейшее изнеможение. Финальное, так сказать. Тело отказывалось слышать и слушать команды, отдаваемые мозгом, ноги дрожали, подгибались и не передвигались уже, сердце, несмотря на покой, колотилось просто бешенно, грозя выломать рёбра, лёгкие будто варились в кипятке, а в правом боку ощущалось невыносимое жжение, вроде кто-то вогнал туда кусок раскалённого железа и перед глазами поплыла кровавая пелена. Лере казалось, что она вот-вот отключится.

— Игорь! — Закир Тигранович залетел как вихрь в кабинет, где находились координаторы. Начальник госпиталя не понаслышке знал для чего бизнесмен Истомин, бросив свои дела, прилетел на два месяца, устроившись к ним финансовым координатором и терпеливо постигал тонкости этой работы.

— Что случилось, Закир Тигранович? — насторожился мужчина, никогда не видевший врача настолько взволнованным.

— Мне только что звонили из полевого штаба, что находится недалеко от нашего госпиталя. Лера у них!

— Жива? — Истомин подскочил с места, посмотрев на него тревожным взглядом.

— Жива, но у неё сильное эмоциональное и физическое истощение, осмотр дал плохие показатели. Она три дня шла, а до этого больше двух недель находилась в плену, их там морили голодом и избивали. Вообщем, надо срочно забирать её к нам, я сейчас попрошу ребят, поедешь с ними или тут дождёшься?

— Конечно с ними! — возмущённо ответил Игорь, как будто других вариантов и не существовало.

— Тогда собирайся, в течении получаса выедете. Надо поспешить, там бой начинается. И ей, и вам, оказаться в штабе в это время просто опасно. — проинформировал его Закир Тигранович.

Калерия не смогла сидеть в штабе, пребывая в сознании. Вскоре, после горячего чая, её начало клонить в сон. Просто неудержимо, как безысходная смерть! Непреодолимо! Что только девушка не делала: напевала что-то под нос, вспоминала всё произошедшее, пыталась читать стихи — ничего не помогало! Глаза стремительно закрывались и сознание уплывало в дальние дали. Ну вот совсем!

Её разбудил один из военных, тряся за плечо.

— Калерия Александровна, проснитесь! Проснитесь! — она с большим трудом разлепила глаза и слегка обиженно взглянула на мужчину.

— Я хочу спать… — прошептала Лаврова и снова начала уплывать в сонное царство.

— Калерия Александровна, я всё понимаю, но за вами сейчас приедут из госпиталя. У нас начался бой, вам срочно надо уезжать. Вокруг становится опасно! — пытался достучаться до её сознания мужчина. — Мы же фактически на поле боя находимся!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Поняла… — медленно произнесла Лера и опустила ноги с кровати, на которой лежала. Он помог ей подняться и они вместе направились к выходу, но тут начало приходить какое-то срочное сообщение по рации и военный отвлёкся на него, а девушка вышла из штаба.

Вдалеке она заметила машину, которая остановилась на дороге перед караулом.

Из неё вышло несколько мужчин в форме спасателей и один без. Внезапно, когда он, этот единственный, кто не был одет в спецформу, оглянулся, Лера увидела знакомое лицо. И сознание, которого уже не было, шибануло как током! Игорь! В то же время, она подумала, что это не может быть он. Но «мираж» был вполне отчётливым.