Рабыня Гора - Джон Норман

– Вот она! – раздался ее голос.

Испуганно вздрогнув, я вцепилась в столб. Помимо моей воли бессознательное это движение получилось на удивление грациозным. Да ведь, наверно, этого и добивалась Мелина, неожиданно гаркнув у меня над ухом! Показать мужчине во всей красе прелестную, испуганную, связанную рабыню. Я вздрогнула так естественно! А Мелине того и надо.

Как вести себя с ним? Не знаю. Что ж, буду просто рабыней в Богом забытой деревушке, связанной земной девушкой, чью привлекательность пришел оценить мужчина. А кто же я еще? Прекрасная варварка, совсем чужая, с далекой, не похожей на Гор планеты, ко встрече с этим миром совершенно не готовая. Может, горианским мужчинам интересно укрощать и приручать таких? Из землянок, рассказывала Этта, получаются превосходные рабыни. Наверно, так оно и есть.

– Как живешь, птенчик? – спросил торговец.

– Хорошо, хозяин, – ответила я.

– Варварка, – заключил он.

– О? – притворно удивилась Мелина. А ведь прекрасно знает, что я варварка!

– Открой рот, – приказал он.

Я открыла рот.

– Видишь? – Сунув пальцы мне в рот, он раскрыл его шире. – В последнем зубе, наверху слева – кусочек металла.

– Это врачи делают, – сказала Мелина.

– Ты из местности, что называют Землей?

– Да, хозяин.

– Вот видишь? – это он Мелине.

– Умная рабыня, – похвалила Мелина. Не высекли бы!

– Я Тупеллиус Миллиус Лактантиус из рода Лактантиусов, торговцев из Ара, – проговорил он, обращаясь ко мне. – Но настали тяжелые времена, и хоть мне и было тогда всего восемь, пришлось бродить с тележкой – долг, законы касты, гордость семьи и все такое прочее.

Я улыбнулась.

– Хорошая улыбка, – отметил он. – В здешних поселках меня называют Туп Поварешечник. А тебя как зовут?

– Ну, как она тебе? – вмешалась Мелина. Торговец оглядел меня:

– Для ошейника в самый раз.

Я сгорала от стыда. Любому горианину ясно – я рабыня. Вопрос лишь в цене да в том, кому мне принадлежать.

– Ну разве не хорошенькая? – настаивала Мелина.

– В городах, – ответил он, – таким несть числа. В одном Аре каждый год тысячи таких продают и покупают.

Я содрогнулась.

– Сколько дашь?

– В лучшем случае, – прикинул он, – медный тарск.

Я красивая рабыня, я знаю. Но вот того, что таких красоток на Горе тьма-тьмущая, и не подозревала. В этом мире рабыни-красавицы не в диковинку. И цена им невысока. Девушкам куда красивее меня нередко приходится довольствоваться долей кухарок в больших домах или в цепях и казенных туниках скрести по ночам полы общественных зданий.

– Так не хочешь брать? – недовольно пробурчала Мелина.

Он погладил мой бок. Я вцепилась в столб.

– А она ничего!

Внезапно, без предупреждения, он коснулся меня. Закрыв глаза, не в силах сдержаться, я вскрикнула, прижалась к столбу, судорожно обхватила его руками.

– Ага! – произнес он.

Я вздрогнула, не открывая глаз.

– Горячая, – причмокнул он. – Это хорошо. Очень хорошо.

– Очень горячая? – уточнила Мелина.

Снова эта рука! Снова, не в силах с собой совладать, я отчаянно вскрикнула.

– Очень, – рассмеялся он. – Спокойно, птенчик!

– Не надо, хозяин, пожалуйста! – взмолилась я. И тут же, вскрикнув, впилась в дерево ногтями, забилась на привязи.

– Перестань! – стонала я, – Перестань, прошу, хозяин!

Он убрал руки. Прислонившись в столбу, я дрожала от страха – а вдруг он опять начнет меня трогать? Он встал.

– Ну, очень горячая? – допытывалась Мелина.

– В шлюхи сгодится, пагу разносить.

– Прекрасно! – обрадовалась Мелина.

– Да, – добавил он, – и все же больше медного тарска дать не могу.

– Почему?

– Война, – вздохнул он, – набеги, города в упадке. Рыночные помосты просто ломятся от красоток, что раньше были свободными. И дают за них сущие гроши.

– И что, все такие же горячие, как эта?

– Да, многие. Поставь девушке на тело клеймо, посади ее на цепь, поучи немного – и через неделю она готова, горячее некуда, прямо рвется.

– Так скоро? – изумилась она.

– Да, – заверил Туп. – Возьми женщину – любую женщину, не обязательно землянку – эти-то просто созданы, чтоб быть рабынями, о них и говорить нечего, – нет, любую родом с Гора, свободную, высшей касты, будь она даже холодна как айсберг, надень на нее ошейник, вдолби ей, что она рабыня, – распалится как миленькая!

Мелина расхохоталась. Я залилась краской. Такую напраслину возводить на женщин Земли! Что ж они, не знают, что я землянка? Да нет, знают, конечно. Чешут языками и внимания не обращая на рабыню. Но все-таки – правда ли это? Может, никакой напраслины и нет?

– Надень на нее ошейник. – Он сомкнул руки у меня на горле.

Я напряглась. С его-то – горианина – силой ничего не стоит мне шею сломать – только захоти! Что я смогу сделать? Убрал ладони с горла, схватил меня за волосы. Оттянул мне голову назад.

– Вдолби ей, что она рабыня. – Запустив руки глубже в волосы, он все тянул голову назад.

Я вскрикнула. Больно! Но ровно настолько, чтоб дать понять, что он может со мной сделать, если захочет. Мужчина. Хозяин. Меня охватил невольный трепет. Убрал руки. Напрягшись всем телом, я стояла у столба. Его ладони поползли по моим бокам.

– И пожалуйста, – хмыкнул он, – распалится как миленькая! Прикоснулся – и я закричала, вгрызлась зубами в древесину, из глаз брызнули слезы.

– В шлюхи сгодится, пагу разносить, – повторила Мелина.

– Да, – кивнул Туп.

Женщины Земли просто созданы, чтоб быть рабынями? Я глотала слезы. Неужели это так? Неужели никакой напраслины?

Только бы больше не трогал!

Да, женщины Земли созданы, чтоб быть рабынями. Я – землянка. Я вцепилась в столб. Прирожденная рабыня.

– Лакомый кусочек! – Туп погладил меня по боку. Интересно, все земные женщины рождены быть рабынями?

Я, во всяком случае, точно. Другие, может, и нет. Загляни себе в душу. Спроси себя. И ответь на этот сокровеннейший из вопросов – самой себе, ни с кем не делясь, пока не свела тебя судьба с тем, кому лгать ты не сможешь, – с твоим хозяином. Может, весь секрет в биохимии. Может, женщину рабыней, а мужчину хозяином делают гормоны. Не знаю.

Лишь на Горе, рядом с мужчинами, что обладали или могли обладать мною, я по-настоящему ощутила себя женщиной. Как просто: гориане способны владеть женщиной, большинство мужчин Земли – нет. На Земле мою женственность подавляли: во-первых, мои собственные предрассудки – результат многовековой интеллектуальной и социальной патологии, и, во-вторых, общепринятые условности, под гнетом которых я выросла, следуя которым существовала – да, существовала, а не жила, – условности, согласно которым открытое проявление сексуальности – нечто неподобающее, а то и непристойное. Кто знает, что такое общественное благо? Может, чтобы процветать, обществу необходимо руководствоваться правилами, по крайней мере не противоречащими биологическим закономерностям? Общество слабых, тщедушных калек, не решающихся быть самими собой, безусловно, не может быть совершеннее того общества, где человеческие существа естественны и органичны, величественны и счастливы. Соответствие принципам – не критерий. Благополучно то общество, где благополучны люди, где они живут в гармонии с природой. Глянем правде в лицо: каких таких высот достигла земная цивилизация? Человек погряз в руинах идеологии. Возможно, придет день – и он выйдет из тьмы, сбросит оковы прошлого. И день этот будет прекрасен. Огромный, залитый солнечным светом мир развернется перед его глазами.