Рыцари морских глубин - Геннадий Гусаченко

Отец был другого мнения.

— Ничего, сынка, для счёту пойдёт…

— Однако, бабское радио у вас исправно работает, — удивлённый информированностью матери, — ответил я. — На одном конце деревни чихнули, на другом слышно. — И когда успели обо всём узнать?

Ужинать я не стал. Выпил молока и по привычке, аккуратно сложив форму, лёг в разостланную на полу постель. Эх, дядя Петя, дядя Петя… Всю малину ты мне испортил.

…Приятные видения сорокатрёхлетней давности улетучились, как лёгкий дымок потухающего костра. Их загасила боль нарывающих пальцев. Горящие адским огнём они опять не давали покоя. Нестерпимое жжение вытеснило из сознания всё, кроме мучительной боли. Я порылся в рюкзаке, достал аптечку, лихорадочно проглотил новую порцию пенталгина. Запил таблетку ликёром, и выключив фонарь, зарылся в постель. Мелкий дождик, накрапывая, шуршал по тенту палатки. Лёгкий ветерок шелестел наброшенной на неё целлофановой плёнкой. В темноте чёрной, непроглядной ночи потонул пустынный островок, омываемый шумящей в двух шагах могучей рекой.

И сказано о том в притче Соломона: «Как птица, покинувшая гнездо своё, так человек, покинувший место своё». Гл. 27, (8).

Несбывшиеся надежды

Наутро, выбравшись из палатки, я обошёл узкую полоску суши, наводящую тоску однообразием и бедностью пейзажа. Безжизненные владения мои простёрлись аж на… двадцать шагов в длину и десять в ширину. На время вынужденной стоянки я сделался единоличным хозяином островка и теперь без всякого энтузиазма и с кислой миной осмысливал своё незавидное положение. Не разбежишься здесь, не разгуляешься. Ни палки дров. Ни кустов. Ни деревьев. Мелкая и редкая худосочная травка слегка опушила мокрый песок со взгорком в середине островка. А вокруг вода, вода…

Пасмурно. Серо. Ветрено. Прохладно. Поверхность реки колышется мелкими волнами. Не начался бы дождь.

Умываюсь, завтракаю чёрствым хлебом, салом и остатками вчерашнего чая. Спешно приступаю к ремонту лодок. Чем быстрее починю их, тем скорее покину столь унылое место.

Осмотр лодок подтвердил худшие догадки: надувные баллоны лодок неоднократно проколоты в носовых частях — последствия наездов на острые сучья. Впредь надо быть осторожнее. Найдя причину сдувания лодок, я воспрянул духом. Меня, бывшего антарктического китобоя напугают эти мизерные проколы на «резинках»?! Дефекты незначительны и легко устранимы. Вот когда возле Курил в борт нашего судна въехало носом другое, то была, скажу вам, пробоина! Протараненный «Робкий» осел кормой в воду по самую шлюпочную палубу, и если бы не успел моторист Боря Далишнев выбить клинкеты аварийной двери, поглотила бы китобоец океанская пучина. Вода хлынула в пробоину огромным валом. Другой на месте Бори сиганул бы с перепугу по трапу наверх. А Далишнев схватил кувалду, вышиб клинья, удерживающие запорную дверь над переборкой, разделяющей два машинных отделения. Массивная железная дверь скользнула по направляющим вниз, наглухо закупорила проём. Вода затопила лишь одно машинное отделение. Китобоец остался на плаву. Об этом случае, придёт время, расскажу подробнее. А сейчас, пока из–за облаков выглядывает солнце, пора лепить заплаты.

Забыв про ноющие пальцы, весь день возился с резиной и ножницами. Вырезал латки, зачищал повреждённые места, намазывал клеем, выжидал, пока подсохнут склеиваемые поверхности, и соединив, крепко прижимал одну к другой. Скушно читать эти строки, но ещё скушнее заниматься таким скушным делом. Извините за тавтологию, конечно.

К вечеру погода ухудшилась. Пошёл дождь. Пусть льёт. Заклеенные лодки сохнут в палатке. «Радио России» услаждает слух голосом Валерия Ободзинского:

Эти глаза напротив чайного цвета,

Эти глаза напротив — кто это, кто это?

Чудо техники — газовая плитка заменила сегодня традиционный костёр. Кипятком залил лапшу «Доширак», запарил пакетик чая. Баранки вприкуску с конфетами дополнили ужин в этот ненастный, но по–своему замечательный вечер. Ведь у природы нет плохой погоды. Всякая погода — благодать!

Лодки починены. Ранки на пальцах не беспокоят как прошедшей ночью. Никто не потревожит меня на этом безлюдном островке. Я могу, при желании, остаться на нём навсегда, до конца дней своих быть здесь королём и подданным. С наступлением холодов, когда станет река, по льду натаскать сюда дров и брёвнышек, построить хижину, сложить из камней очаг, ловить петлями зайцев и ни о чём не тужить.

Так мечтал я, прислушиваясь к шуму дождя и плеску волн, глядя в открытый полог на сумрачное небо. Быстрый взгляд рыбака, мельком брошенный с мчащейся моторки на одинокую палатку — вот и всё внимание, проявленное к скромной персоне туриста–одиночки.

А мне того и надо. Не хочу делить своё крохотное «королевство» с пришлыми людьми. Их рыбацкое счастье в гудящей моторке, со звоном стучащей дюралевым днищем о волну. В пойманной рыбе и пропахших чешуёй капроновых сетях. В вырученных за проданную рыбу деньгах. В удачном отрыве от рыбнадзоровской погони. Не до созерцания им обских красот. Не до впечатлений и воспоминаний.

Шум катеров и моторок, проносящихся мимо островка, то нарастает, то затихает вдали. Нипочём рыбакам непогодь. Цепкие руки и в темноте привычно и хватко выпутывают из сетей стерлядь, торопливо швыряют в ящики. Полный газ — и вот уже моторка невидимой птицей устремляется в ночную мглу. Мчит, задрав нос и взлетая над встречной волной. Догоняй, рыбинспектор! Фигу тебе! Мелко плавал твой «Вихрь» против «Ямахи» и «Судзуки»!

Шумит, плещется рядом с палаткой река. Один–одинёшенек, посреди необъятного обского раздолья лежит в той палатке заблудший путешественник–романтик, странствующий идиот, плывущий в Никуда. Грезы далёкой наивной юности и горячей молодости вновь оживают в памяти старого мечтателя. Самая яркая, самая дорогая пора в жизни. Приятно вспомнить…

…Бухта Золотой Рог. Шумят, плещут, накатываясь на причальную стенку, пенистые морские волны. Подводная лодка–ракетоносец К-136 замерла у пирса 178‑го судоремонтного завода. В каюте командира БЧ‑2 старшего лейтенанта Тушина я и мой друг Петя Молчанов…

Стоп, машина! Полный назад! Не в то время заехал. Поторопился. Согласно хронологии моего жизнеописания, я ещё не вернулся на корабль. Я — в Боровлянке, в отпуске гуляю.

А было так…

После жарких, но бесплодных обжиманий с Тоней Борцовой в запасе оставалось свидание с Людмилой Прокопьевной. Побыть в отпуске и не поиметь женщину — позор для моряка. Все его помыслы устремлены на осуществление неодолимого желания — утолить сексуальную страсть, стать мужчиной. И сказано в знаменитом буддийском сборнике изречений «Дхаммападе»: «Пока у мужчины не искоренено желание к женщине — пусть даже самое малое, — до тех пор его ум на привязи подобно телёнку, сосущему молоко». И как телёнок, сгорающий от нетерпения прильнуть губами к соску, на другой день я отправился в Боровлянскую школу. Встреча, назначенная любвеобильной «англичанкой», сулила радость пылких свершений. И вот я близок к манящей цели. Сильно намагниченная к двадцати годам стрелка моего компаса дрожит и колеблется от напряжения. Курс — школа! Велико притяжение сексуального магнетизма! Ну, училка, держись! Размагничу компас так, что он ещё долго не собьёт меня с курса. Гонимые вожделением паруса моего маниакального корабля, надутые страстью, яростно несли меня навстречу буре чувств и шторму любовных утех. «Нет огня большего, чем страсть», — гласит стихотворная сутра всё той же «Дхаммапады».