Дети Везувия. Публицистика и поэзия итальянского периода - Николай Александрович Добролюбов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Иногда, впрочем, Кавур выходил из себя. Так, однажды, освистанный в неудачной защите против Брофферио, он едва кончил свой ответ, и заметив, что в галереях толпа продолжает шуметь и смеяться и после его речи, когда уже начал говорить что-то министр внутренних дел, – Кавур встал и, обратясь к вице-президенту палаты, попросил его распорядиться о прогнании «державного народа» (popolo sovrano – как говорят в конституционных землях Италии) из его галереи.
К довершению своей дурной репутации, граф Кавур имел некоторые обязательства с клерикальной партией: он был (по крайней мере незадолго пред тем) членом одного клерикального клуба, дружил с г. Марготти[467], одним из самых видныхи ловких обскурантов, до сих пор отлично редижирующим клерикальный журнал «L’Armonia», и даже пописывал в «Armonia» статейки!..
Все припомнилось графу Кавуру на следующих выборах: он был забракован и мог в 1849 году подвизаться только в журналистике.
Министром был в это время Джоберти: он был слишком либерален для Кавура, но между ними могло быть много общего. Так, в «Risorgimento» заслужила одобрения программа Джоберти относительно Тосканы и Рима. Джоберти, как известно, предполагал, для удаления вмешательства австрийцев и возвышения значения Пьемонта, предложить услуги пьемонтцев для восстановления папы и великого герцога тосканского. К папе даже послы отправлялись в Гаэту для переговоров, да тот сам не захотел с Пьемонтом возиться. О Тоскане, разумеется, и говорить нечего… Но как бы то ни было, при всем своем ребячестве и даже некоторой ретроградности, идея либерального Джоберти очень понравилась тогда консервативному Кавуру… Через десять лет возвратились было к ней, предлагая Пьемонту охранение прав святейшего отца; но и Кавуру, подобно Джоберти, не суждено было вкусить осуществления этой плодотворной идеи.
1850 год был для Кавура счастливее: в самом начале года его выбрали в парламент. Министерство д’Азелио, образовавшееся тотчас после новарского поражения[468], громко требовало поддержки страны; а кто же искуснее Кавура был в поддержании всевозможных министерств?.. На этот раз, впрочем, Кавур был осторожнее и даже явно стал склоняться на сторону более либеральную. Говоря в пользу проекта закона Сиккарди[469] об отменении церковного суда, он порвал связи не только с клерикальной партией, но и с некоторыми из своих прежних умеренных друзей, как Бальбо, Ревель[470] и др. В эту же парламентскую сессию он выгодно обратил на себя внимание одним длинным дискурсом, по поводу вопроса о продаже государственных имуществ. Здесь изложил он свои экономические теории, свой взгляд на управление финансами и на средства к их процветанию, – словом, произнес речь о том, как бы он стал вести дела, если бы ему поручили министерство финансов. Этою речью он решительно поставил себя кандидатом в министры, и действительно – ему нетрудно было рассчитывать на министерское кресло в кабинете д’Азелио; тут большею частию были люди его цвета. Притом же в этом году, когда палата, по всеобщему соглашению, составлена была из людей самых умеренных и министериальных, Кавур и в палате приобрел себе единомышленников, так что являлся даже представителем некоторой партии. До какой степени ничтожна была оппозиция, видно из того, что предводителем ее являлся Раттацци…
Таким образом, для Кавура дорога была открыта, и в октябре 1850 года, когда умер друг его граф Санта-Роза, министр земледелия и торговли, – д’Азелио предложил портфель его Кавуру. Говорят, что король Виктор-Эммануил, утверждая назначение нового министра, заметил: «Хорошо; но только смотрите – он всех вас ссадит с ваших мест».
В апреле 1851 года Кавур получил и желанное им министерство финансов, не оставляя, однако ж, прежнего – земледелия и торговли.
В 1852 году Кавур уже был душою министерства, которое даже и называть стали нередко «кавуровским». Нельзя, в самом деле, не видеть влияния Кавура в распоряжениях, особенно касательно внешней политики, принятых в это время в Пьемонте. Опасаясь за спокойствие Пьемонта и, по-видимому, не рассчитывая уже на его роль в ближайшем будущем Италии, министерство д’Азелио сильно хлопотало о дружеских связях с соседями, особенно с Австрией и Францией, – которой после 2 декабря граф Кавур окончательно перестал бояться[471]. В этих видах предложено было приступить к деятельному окончанию торгового трактата с Австрией, о котором давно велись переговоры, и, кроме того, особенно, заключить условие о взаимной выдаче контрабандистов, практикующих на тичинской границе. Ораторы левой называли это «новыми коленопреклонениями пред австрийской политикой»; но им отвечали, что Пьемонту зазнаваться особенно нечего, что благоволение соседей для него необходимо… Для Франции делали еще больше – изменяли постановления пьемонтской конституции. После 2 декабря пьемонтская демократическая пресса не переставала осыпать упреками и насмешками новый порядок вещей во Франции; это заставляло опасаться неудовольствия сильного соседа. Может быть даже, что неудовольствие и было уж высказано… Министерство решилось предложить изменения в законе о книгопечатании в запретительном смысле насчет оскорбления чужих правительств. По поводу этого предложения возник в палате шум, какого и не ожидали. Шумели не столько либералы, отвергавшие изменение, сколько крайние правые, требовавшие при сей удобной оказии не только этого закона, но и вообще стеснения книгопечатания, да и не только этого – а ограничения закона о выборах, уничтожения национальной гвардии и т. п…. да и этого мало – просто кричали о переделке всего пьемонтского статута в смысле новой наполеоновской конституции. Кавур, разумеется, не имел никакого резона желать таких перемен; министерство было в затруднении и не знало, что делать. В этих-то тяжелых обстоятельствах Кавур показал в первый раз свою дипломатическую смышленость: он перевернулся и, либеральным образом объяснившись с левым центром, пошел с ним заодно против ретроградных требований правой, удерживая в то же время предложение министерства. В это время ему представился случай сблизиться еще более с левыми: президент палаты депутатов Пинелли умер. Надо было выбрать нового. Кавур с своими друзьями принялся хлопотать о выборе Раттацци. Это соединение так и осталось в парламентских летописях Пьемонта под именем первого connubio[472] Кавура. Раттацци точно был выбран слабым большинством – 74 против 52, и Кавур мог теперь рассчитывать на постоянное большинство в
