Марсельская сказка - Елена Букреева

смотря вперёд отрешённым взглядом, таким, от которого тугой ком поселялся в горле. Полная тревог о самом ближайшем будущем, я отвернулась к окну и задержала дыхание. Один, два, три… снова взглянула на Реми.

Что, если он больше никогда не заговорит со мной?

Мне больно было признавать свою уязвимость. Но каждый раз я сдавалась и принимала тот факт, что без Реми мне просто не справиться. Не добраться до Парижа, не спастись, не сбежать отсюда, не увидеть Шарлотт, Морну, мисс Синклер, Розалинду, в конце концов, но теперь… теперь к этому прибавилось что-то ещё. Он всё равно исчезнет из моей жизни. Я заплачу ему за семь тележек с рыбой, а он ухмыльнётся и ответит: «Какое счастье, ты наконец оставишь меня в покое». Но ведь перед тем, как это случится, у меня ещё есть время…. эти несколько дней, последние несколько дней, не знаю, почему я так за них цепляюсь, так цепляюсь за него, но если он вдруг остановит машину и скажет, что оставшийся путь я должна пройти одна, что-то внутри меня непременно погаснет.

И вовсе не из-за страха сбиться с пути или снова быть пойманной бестирийцами.

— Вот чёрт, — прошипел вдруг Реми, вырывая меня из густой пелены мыслей.

Я медленно повернулась к нему и тотчас поняла причину его негодования. Всё вокруг поглотила тьма, оставив нашему взору лишь неясные силуэты. Луна трусливо спряталась за тучами. А если тучи затянули всё небо? Если только к рассвету мы сможем увидеть наш путь? Реми заглушил мотор и со вздохом откинулся на спинку сиденья. Я поёрзала, нервно кусая губы. Интересно, сколько сейчас времени? Бестирийцы уже очнулись? А те, что ждали их на шоссе, уже бросились на наши поиски? Наверняка они первым делом направятся в Венель.

Я сглотнула и опустила взгляд на свои руки, съедаемая разгорающимся в душе страхом. Когда папа пугал меня призраками Роузфилда в том моём прекрасном и беззаботном детстве, он говорил: «Призраки выходят, милая, когда наш дом погружен в темноту, когда так тихо, что не слышно даже скрипа половиц. Тогда они и начинают хозяйничать». Теперь эти призраки — мои воспоминания, начиная той ночью на Маскараде и заканчивая этим самым моментом. Я закрыла их на замок в своей душе, спрятала за семью печатями, научилась отвлекаться, не видеть перед собой лицо Левши каждый раз, когда закрываю глаза, не слышать голоса этих бастардов, не чувствовать пронзающий холод воды, без конца льющейся мне в лицо… но они пробиваются через толстые стены, ведь теперь их больше, гораздо больше, холодное дуло на моём виске, застывшая напротив фар фигура Реми, чужие руки, сжатые на его шее, падение тощего тела на землю от моего удара… все они царапают мою душу, раздирают её в кровь, и тогда у них получается выбраться, тогда они начинают хозяйничать…

Нет.

— Включи фары, — вдруг резко заговорила я, не узнавая свой голос.

Несколько дверей в душе тотчас захлопнулись с небывалой силой, ключ снова остался камнем висеть на моей шее. Реми повернул голову ко мне и нахмурился — полагаю, что нахмурился.

— Я не стану включать фары. Мы ещё слишком близко к ним.

— Пожалуйста, Реми, — я не смотрела на него — мой остекленевший взгляд был прикован к рулю. — Я не хочу оставаться здесь ни на секунду. Мы уже далеко. Пожалуйста. Просто включи фары и поехали. Чем больше мы осторожничаем, тем больше шанс, что нас поймают.

Он не двигался, казалось, даже не дышал, но спустя мгновение коротко и безэмоционально ответил:

— Ты права.

Я удивлённо моргнула и вздрогнула, когда Реми щёлкнул что-то на приборной панели, и жёлтый свет фар озарил дорогу перед нами. Мы в унисон наклонились к лобовому стеклу, вглядываясь в неизвестный мир за окном. Перед нами расстелилась ухабистая просёлочная дорога, с обеих сторон от неё расположились поля, а где-то впереди прослеживались силуэты дерева. Может быть, даже не одного.

— Значит, поле, — тихо заключил Реми, и когда я повернулась к нему, то испуганно ахнула — его лицо выглядело ужасно, раны требовалось срочно промыть, чтобы не занести инфекцию. Он завёл мотор и посмотрел на меня с недоумением. — Что?

— Ты весь в ссадинах и порезах, — я сглотнула и потянулась рукой к его лицу, едва касаясь кончиками пальцев небольшой припухлости на щеке. Он зашипел и отвернулся. Собственное волнение смутило меня, испугало, но я нашла в себе остатки здравого смысла, позволившие мне продолжить, а не сбежать в самокопание: — Если по пути мы встретим реку или ручей, то непременно выйдем. Твои раны следует промыть.

— Не говори ерунды, — отмахнулся он, сжав руками руль.

Надо же. Я даже не заметила, как мы тронулись.

— Я прекрасно себя чувствую, — снова заговорил Реми и покосился на меня. — Не ты ли минутой ранее просила включить фары, только бы убраться отсюда поскорее? Нет, это исключено. Мы едем дальше, пока не покажется большая дорога. И никаких остановок. Я не хочу застрять посреди поля, если вдруг у нас закончится бензин.

От злости мне хотелось ударить его по голове. Упрямый баран! Сжав зубы и опустив голову, чтобы ненароком не спровоцировать новую ссору — будто у нас были на это силы — я коснулась ладонью своей по-прежнему пылающей щеки. Пальцы нащупали частички земли возле нескольких ссадин и запекшуюся кровь. Кроме Розалинды, которая любила давать мне пощёчины за каждое колкое слово, и одной истеричной девицы, с чьим возлюбленным я имела наглость сходить на пару свиданий, никто и никогда не поднимал на меня руку. За все эти дни подобное происходило не раз. Меня волокли по холодному полу, меня бросали мешком на землю, меня обливали ледяной водой, меня пытались застрелить, били… зажмурившись, я изо всех сил сдержала слёзы и, справившись с гордостью, решила достать последний козырь из рукава:

— А если мне тоже нужно промыть рану?

Авто вдруг резко остановилось, отчего я оттолкнулась от сиденья и мотнулась вперёд, а затем вернулась в своё положение. Реми повернулся ко мне и, схватив меня за подбородок, приблизил моё лицо к своему.

— Что ты делаешь? — возмутилась я, пытаясь отстраниться.

Он, вероятно, разглядел рану на щеке и, нахмурившись, отпустил меня. Мотор забрюзжал вновь, салон задрожал, и автомобиль неохотно сдвинулся с места. Реми не сказал ни слова, лишь крепче сжал руль. В такие моменты говорить с ним было бесполезно, да и пульсирующая на его виске венка подсказывала мне держать язык за зубами. Положив ставшие ледяными ладони на колени, я отвернулась к окну и всего