Русофобия. История изобретения страха - Наталия Петровна Таньшина

При этом подданные, они же рабы, поклоняются самодержцу как языческому тотему: «Попробуйте же любить и защищать истину в стране, где основа государственного устройства — поклонение идолу! Ведь человек, который может всё, — это ложь, увенчанная царскою короной. Как вы понимаете, речь у меня сейчас не об императоре Николае, но о российском императоре вообще»[931] . Итак, власть в России априори не может быть иной, она деспотична и лжива по определению, хотя лично императора Николая Кю-стин всё-таки «пощадил».

Такая власть не может быть созидательной, более того, она губительна, поэтому Россия — это апофеоз смерти: «В России правительство над всем господствует и ничего не животворит. Народ в этой огромной империи если и не смирен, то нем; над головами всех витает здесь смерть и разит жертв по своей прихоти <…> человек здесь дважды лежит к гробу — в колыбели и в могиле. Матерям здесь следовало бы оплакивать рождение детей более, чем их смерть»[932].

Если внутри страны — тотальная смерть, то за пределами — стремление к постоянной экспансии: «В сердце русского народа кипит сильная, необузданная страсть к завоеваниям — одна из тех страстей, что вырастают лишь в душе угнетённых и питаются лишь всенародною бедой. Нация эта, захватническая от природы, алчная от перенесённых лишений, унизительным покорством у себя дома заранее искупает свою мечту о тиранической власти над другими народами <…> Россия видит в Европе свою добычу, которая рано или поздно ей достанется вследствие наших раздоров…»[933]

Однако всё не так страшно, продолжает Кюстин, ведь способность лишь к имитации русских и погубит: «Из всего сказанного явствует, что будущность, которая мечтается русским столь блестящею для их страны, от них самих не зависит; у них нет своих идей, и судьба этого народа подражателей будет решаться там, где у народов есть собственные идеи; если на Западе утихнут страсти, если между правительствами и подданными установится союз, то жадные завоевательные чаяния славян сделаются химерой»[934].

И совершенно в духе гуманистов XVI столетия заканчивает Кюстин следующим назиданием: «Если ваш сын будет недоволен Францией, последуйте моему совету — скажите ему: „Поезжай в Россию". Такое путешествие пойдёт на благо каждому европейцу; повидав своими глазами эту страну, всякий станет доволен жизнью в любом другом месте. Всегда полезно знать, что есть на свете государство, где нет никакого места счастью, — ведь человек, по закону природы своей, не может быть счастлив без свободы»[935].

Как видим, ничего нового маркиз де Кюстин не открыл, предлагая читателю лишь полный набор негативных стереотипов о России. Нельзя не согласиться с Г. Меттаном, утверждающим, что заключение книги Кюстина — «это истинный шедевр русофобской мысли»[936].

Реакция и интерпретации

Книга Кюстина вышла в начале 1843 года и тут же разошлась, несмотря на весьма высокую цену в тридцать франков за четыре тома. В ноябре появилось второе издание, за четырнадцать франков тиражом в три тысячи экземпляров. И снова успех! Книга была переведена на немецкий, датский, английский языки, а сокращённая версия в виде брошюры была издана ещё на нескольких европейских языках. Всего было продано несколько сотен тысяч экземпляров. От одного издания к другому, Кюстин исправлял текст книги, дополняя его новыми фрагментами. В 1846 году вышли ещё два издания. Не осталось в тени и пятое издание, опубликованное в июле 1854 года, во время Крымской войны, что придавало работе Кюстина особый пророческий смысл[937]. Было ещё и издание 1855 года, в предисловии к которому Кюстин сообщает о выходе в Брюсселе нескольких пиратских копий его труда.

Книга имела большой резонанс; в каждой стране у неё находились как почитатели, так и противники[938]. Первых было гораздо больше, особенно в Германии. По словам М. Кадо, книга соответствовала глубоко антирусским настроениям немецких читателей. Уже в 1843 гаду немцы были возмущены якобы претензиями России на гегемонию в их собственной стране. Кроме того, у Кюстина было много друзей в Германии, и здесь он мог легче, чем во Франции, сойти за влиятельного и именитого писателя[939].

Во Франции, напротив, политическая метаморфоза, превратившая убеждённого легитимиста в сторонника конституционного режима, была слишком внезапной, чтобы не вызвать подозрений. Публика не была готова принять аристократа, до этого известного в качестве романиста, драматурга и автора скорее живописных, нежели глубоких рассказов о путешествиях, как серьёзного политического наблюдателя. Не отличавшийся безупречной репутацией, зато богатый, Кюстин настроил против себя литературный мир. Это нисколько не означало, что его книгу не читали; её читали, но во многом вопреки, а не благодаря появлявшимся критическим статьям[940]. Хотя М. Малиа, наоборот, полагал: книга была тем более убедительной, что её автор был легитимистом[941].

В Великобритании публика оживилась после публикации этой книги, но читатели быстро забыли работу французского маркиза. Как отмечал Дж. Кеннан, книга Кюстина почти мгновенно исчезла с горизонта английской и американской публики, несмотря на произведённый ею поначалу фурор. По его мнению, английский читатель искал в подобных книгах только «факты и наблюдения», а философские и политические «прозрения» Кюстина англичан совершенно не интересовали[942].

В России работа Кюстина была немедленно запрещена, что сделало её одной из самых читаемых в светском обществе в сезон 1843–1844 годов[943]. Хрестоматийной на много десятилетий вперёд стала фраза А. И. Герцена о «самой занимательной книге, когда-либо написанной иностранцем о России».

На книгу был наложен «обет молчания», а с публичным протестом на русском языке выступил только Алексей Степанович Хомяков. Вот как описывал реакцию на книгу при российском дворе поверенный в делах Франции в России барон д`Андре, сообщавший министру иностранных дел Франсуа Гизо 30 июня 1843 года из Петербурга: «Две темы в эти дни были самыми обсуждаемыми: первая — это успех армии герцога Омальского (один из сыновей короля Луи-Филиппа, ведший военные операции в Алжире — Н. Т.), он был замечателен; вторая — книга Кюстина о России. Эта работа весьма занимает публику. Книга очень разгневала двор. Император всю неделю говорит только о ней. Главы из неё он читал вечерами в семье, выбирая преимущественно те места, где говорилось о нём лично. Сначала он хотел позволить свободно циркулировать этой книге <…> Но ему посоветовали обратное. И цензура наложила запрет на все экземпляры, поступившие в магазины, однако изъяли не все книги. В результате её читали с большим любопытством и соглашались, что