Русофобия. История изобретения страха - Наталия Петровна Таньшина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В этой работе Гюго, не питавший симпатий к России, поднимает модную тогда тему «русской угрозы», подчёркивая, что Россия, которая страшит своими размерами, опасна ещё и тем, что может поставить под ружьё армию в один миллион сто тысяч человек. Россия в ходе Русско-турецкой войны уже оказалась в Адрианополе, а когда она вернётся туда снова, то дойдёт до Константинополя[889]. Как видим, Гюго развивает тему Константинополя как заветной мечты русских государей.
Свою работу Гюго завершает наброском истории России, и особое место в этом повествовании занимает описание Московской Руси. Автор транслирует все известные стереотипы: страна, расположенная на севере, в сумерках вечной зимы, управлялась великим князем, который был наполовину богом, наполовину государем, и в целом напоминал правителя из «Сказок тысячи и одной ночи». Скорее азиат, чем европеец, персонаж больше сказочный, чем реальный, он царствовал в огромной стране, периодически разоряемой набегами татар. В Европе о Московии ничего не знали и отправляли туда своих дипломатов скорее из любопытства, нежели из политических соображений. Те же, кто оказывались в Московии, были поражены богатством княжеской короны (она богаче, чем короны четырёх европейских государей, вместе взятых) и его облачения, усыпанного бриллиантами, рубинами, изумрудами и другими драгоценными камнями размером с орех. Власть его была безгранична, хотя относительно его могущества в Европе располагали только приблизительными сведениями[890].
Далее Гюго описывает современную ему Россию, и только перечисление географических названий занимает у него почти страницу. Он сообщает, что в России есть две столицы. Первая, Санкт-Петербург, представляет Европу; вторая, Москва, — Азию. Тот, кто когда-то был великим князем московским, сейчас является российским императором. Шаг за шагом Московия становилась всё больше и больше похожей на Европу, иначе говоря, на цивилизацию. Однако Европа всегда помнит, что быть похожим на европейца не значит стать им[891].
Но как сопротивляться одновременно России и Великобритании? Придётся ли для этого объединяться то с одной, то с другой? Эти вопросы волнуют Гюго, он понимает, что такая игра слишком опасна. Поэтому необходимо создать третью силу в виде союза между Францией и Германией, который будет сдерживать Англию и Россию, принесёт славу Европе и спокойствие всему миру[892].
Итак, Россия — наследница Московии, а российский император — наследник московского князя, который, пусть и не носит расшитый драгоценностями кафтан, так и остался азиатом, а Россия всё ещё пребывает варварским деспотичным государством. Она может лишь имитировать европейскую культуру и цивилизацию, но подлинно цивилизованной страной не станет. И это государство постоянно стремится к агрессии. Россия уже значительно укрепила свои позиции на Востоке и теперь жаждет мировой гегемонии — таковы выводы прославленного писателя и поэта.
Урегулирование Восточного кризиса и образ России
События Восточного кризиса продемонстрировали, что русофобия в Европе сформировалась. Как отмечал Дж. Х. Глисон, политика Великобритании была сознательно антироссийской, без всяких колебаний допускавшей возможность войны, и оставалась миролюбивой только потому, что Россия не оказывала активного сопротивления британским планам. Однако представление о неизбежной войне между либеральным Западом и самодержавной Россией уже сложилось, и почва для этого была подготовлена[893]. Аналогичный настрой общественного мнения наблюдался и во Франции, хотя среди политиков существовали разногласия по вопросу об альянсах, и Россия представлялась одним из возможных союзников в борьбе с Великобританией. Но в целом можно говорить о том, что к концу 1830-х годов русофобия как вполне зрелая идеология утвердилась как в Великобритании, так и во Франции, и такая ситуация заметно контрастировала с обстановкой после подписания в 1829 году Адрианопольского мирного договора[894].
13 июля 1841 года была заключена вторая Лондонская конвенция. Франция вернулась в «европейский концерт». В соответствии с Конвенцией о Проливах их режим регулировался многосторонними актами, а не соглашениями наиболее заинтересованных держав — России и Османской империи, как это было прежде.
Великобритания воспринимала конвенцию как победу своей дипломатии, поэтому после её заключения волна русофобии в стране резко пошла на спад. Следующие пять лет были периодом русско-английского сближения, а в 1844 году император Николай Павлович инкогнито под именем графа Орлова даже нанёс визит королеве Виктории в Лондоне. В эти годы антирусские статьи появляются не так часто; опубликовано лишь несколько книг о путешествии в Россию, и в целом произошёл заметный регресс в антирусской пропаганде, если не считать, конечно, неизбывной русофобии Уркварта, которая абсолютно не сочеталась с английской внешней политикой 1840-х годов, хотя и встречала одобрение в парламенте, где было могущественное политическое лобби, выступавшее за проведение более жёсткой линии в отношении России[895]. Уркварт являлся сторонником свободы торговли, поэтому был поддержан в кругах предпринимателей центральной и северной Англии, которых он своими частыми выступлениями смог убедить в том, что главная причина экономического застоя Великобритании заключается в русских импортных пошлинах.
В результате к концу 1840-х годов, как отмечает О. Файджес, «крепнущие ростки русофобии можно было обнаружить даже в самых умеренных кругах». По словам историка, среди широкой публики «любой разговор о политике, свободе, цивилизации и прогрессе неизбежно сворачивал на козни русских. Так формировались умонастроения целой нации»[896].
В отношениях между Россией и Францией даже после урегулирования Восточного кризиса напряжённость не только не ослабла, но ещё больше возросла. В самом конце 1841 года произошёл дипломатический инцидент, в результате которого российский посол граф П.П. Пален и французский посол барон Проспер де Барант, несмотря на то что официально отозваны не были, к выполнению своих посольских обязанностей не приступили, и интересы двух стран вплоть до 1848 года представляли поверенные в делах[897].
Мощные антирусские настроения проявлялись и в государствах Германского союза, причём если между немецкими и российскими властями был тесный контакт, а некоторые публицисты, более того, даже утверждали, что Пруссия зависит от России, то в обществе были популярны