Сумеречный сказ - Кайса Локин

я мужа всем сердцем люблю, с ним же всегда быть хочу, — серьёзно проговорила Прекрасная, оставляя цветы и уходя в дом.

Разозлился Кирилл, слёзы к очам прилили, да только делу они не подмога. Швырнул он букет в канаву грязную и пошёл куда глаза глядят. Горько и больно ему было, обида ручьями лилась, гнев страшный в груди поднимался. Злоба душила, зависть скреблась на душе, и мысли недобрые в голову лезли.

Меж тем тропка под ногами по холмам петляла и вдаль уводила. Желания ужасные в груди трепетали: то Елену хотел Кирилл выкрасть, то Финиста изловить и удушить, то ловушку подстроить — раз ему не досталось счастье, так пускай все страдают. Дошёл до разорённого селения молодец и, обессиленный думами тяжкими, припал к колодцу и закричал в воду тёмную, гнев вымещая. Принялся он по округе слоняться, крушить всё, что под руку попадалось, злобе верх над разумом отдавая. Швырнул Кирилл булыжник в оконце дома, покосившегося от времени. Треск и крик тут же раздались, взлетели вороны тучей в небо, и ветер поднялся, пыль разгоняя. Тревожно тогда Кириллу стало, озираться стал, не понимая, что происходит.

Вдруг из избушки вышла невысокая дева: кожа бледная, будто солнца никогда не видела, волосы тёмные и кудрявые до пят спускались, а глаза так злобно смотрели, что неспокойно на душе становилось.

— Кто ты? — прошипела она, к Кириллу подходя. — Зачем сюда пришёл? Убить меня хотел?

Мелькнул камень в кулаке её, замахнулась незнакомка, но увернулся молодец от удара крепкого.

— Я случайно здесь оказался, не думал, что кто-то живой в такой глуши обитает, — пробормотал Кирилл в оправдание.

— Знаешь, что бывает с теми, кто не думает? Они в суп ведьмин попадают! — едко расхохоталась дева на всю округу.

Неловко Кириллу стало. Бежать со всех ног захотелось, как можно подальше от неё. Странное, беспокойное чувство вселяла незнакомка только одним своим присутствием, а надломленный голос так и пробивал на дрожь.

— Отчего же ты, молодец, так шибко буянил-то? Поломал тут скамейки, разнёс калитки, и без того покошенные. Что же тебя так сильно опечалило?

Глаза любопытной зорко сияли, словно ни одна тайна не могла от неё скрыться.

— А тебе оно зачем? Я с незнакомыми людьми душу не раскрываю, — высокомерно ответил Кирилл. — Если обидел, то прощения прошу. Могу помочь дом тебе подправить, коль надо. А ежели нет, то прощай.

Противный смех раздался из груди приставшей.

— Тебя тоска изнутри пожирает, милок, — она ткнула пальцем Кириллу в грудь. — Любви твоё сердечко пожелало, а его разбили, растоптали и выкинули. Вот посему-то ты сюда буянить пришёл, злобу выпускать. Аль неправду я молвлю?

— Кто ты? — прошептал Кирилл обескуражено.

Злым роком в воздухе веяло, тучи от горизонта ползли, вороны на ветках качались. Бежать бы молодцу со всех ног прочь, но сапоги отчего-то к земле точно приросли — не отпускали, шага прочь сделать не позволяли.

— Пугливо смотришь, озираешься, правильно делаешь, — усмешка искривила лицо девицы. — С рождения меня Маринкой все величали.

— И что же ты делаешь здесь, в такой глуши? — интерес проявил Кирилл, взор не в силах от незнакомки отвести.

— Живу, как загнанный зверёк, но ничего, ничего, настанет время и тогда… — она всё шептала и шептала без разбору слова, расхаживая из стороны в сторону.

Кирилл, глядя на неё, испуганно попятился назад, но Маринка тут же подпрыгнула к нему, вцепляясь в руку.

— Куда ж ты? Я же вижу, что дома тебя ждут лишь обида и гнев. Как посмотришь на косы ржаные, так залюбуешься, а если очами цвета неба взглянет, то пропадёшь на месте сразу. Маяться будешь, без сна ворочаться станешь, придётся Елену вспоминать и Финиста проклинать.

— Откуда ты?.. — удивился Кирилл.

— Ведьма я, милок, — оскалилась Маринка. — Гонят меня отовсюду, куда бы ни пришла, а потому и приходится скрываться по болотам, лесам иль в селениях пустых. Но не о том речь, не о том.

Вопросительно на неё Кирилл взглянул.

— Знаю я, как тебе Елену заполучить, знаю, но тут надо бы от мужа избавиться.

— Как же сделать это, коль богатырь он?

— Есть у меня зелье одно, что силушкой тебя наделит, коей равной не найдётся. Облик зачарованный получишь, сможешь по свету летать, да мощью своей будешь врагов устрашать, — и, науськивая слова елейные, завела Маринка Кирилла к себе в избушку, где опоила отваром гадким.

Не заметил молодец, как гроза налетела, как ветер деревья повалил, как застонала природа — злой рок свершился. Одурманила Маринка юнца и в зверя превратила — Змеем Горынычем Кирилл стал. Облик дракона громадного с тремя головами ему от колдовства достался, а злость и зависть, что внутри пылали, в огонь настоящий превратились и нутро заполнили. Всю ночь тело молодца лихорадкой било, ревел и рычал он, сущность новую принимая мучительно. А наутро встал, а перед глазами всё плыло, голова тяжёлой была — мыслить ясно совсем не получалось.

— Иди к ней да вновь руки проси, а если и ныне откажет, то в зверя обращайся и рази пламенем, пока от Финиста не отречётся, — наставляла Маринка, а Кирилл только и кивал.

Домой не заходя, направился молодец к Елене. Удивилась та знатно, неспокойно сердце забилось при виде Кирилла — нездоровым он казался, словно подменили.

— Как ты чувствуешь себя? — осторожно спросила она, но тот лишь головой качнул и вновь речи про побег и любовь завёл.

Оскорбилась Елена и вон его погнала.

— Не хочешь по-хорошему, значит будет по-плохому, — прошипел Кирилл и обращаться принялся.

Выросли крылья за спиной, три главы тело разорвали, и стал он драконом, что всё небо собой закрывал. В страхе на него Елена смотрела, а Кирилл лишь наслаждался мощью. Взревел он и принялся огнём землю опалять, сжигая всё на своём пути. Пылали трава и дома, крики и стоны сквозь дым еле слышно пробивались.

Ярость и боль Елену захлестнули, ринулась она за луком и стрелами и стала в Змея стрелять. Но ни одна не нанесла ему раны, только лишь царапала кожу толстую.

Видя, что не получается у дочери чудовищу противостоять, решил старик-отец ей помочь и начал в дракона предметы швырять, надеясь, что отвлечётся тот и достигнет стрела цели. Да только не было пользы от действий сих: рассвирепел Кирилл и одним ударом пронзил