Сумеречный сказ - Кайса Локин

чары — это всё злые и тёмные, и просто так Горыныча не одолеть, коли сначала ведьму не изловить. Иначе возродится вновь Змей и пуще злиться станет. А она наверняка с ним поживает…». Так размышлял Добрыня да покрепче ножны сжимал, представляя страшный и долгий бой.

Одначе не успел Добрыня далече от селения уйти, как догнала его Настасья, горделиво восседая на белом жеребце.

— А ты-то куда? — изумился богатырь, видя лук за спиной девицы и клинок стальной на талии точёной. — Ты что удумала?

— А ты догадайся, несмышлёныш, — подзадорила Настасья и погнала лошадь вперёд, надеясь до заката проехать, как можно дальше.

— Постой! — прокричал вслед Добрыня, но она даже слушать не стала.

Не в силах повернуть Настасью назад, смирился богатырь с мелькающим впереди светлым пятном — провожатый всё же. Дорога их после развилки бурьяном поросла да бугрилась вся, корни старые под копыта коней бросала и всячески повернуть желала. Одначе упрямству путников позавидовать можно токмо было: шли они дальше, все трудности преодолевая.

В багрянце утопала впереди первая оставленная деревня: скрипели голые деревья, под ногами забор трещал, уныло дома пустые глядели. На пожжённой земле виднелись останки и поломанные предметы, что помнили ужас и боль, наполнившие в один миг этот край. Прижимая крест к груди, молилась Настасья, утирая влажные ланиты. Добрыня сурово на разруху смотрел, на самого себя сетовал, что раньше сюда не прибыл — спасти всех желал. Так в тиши и скорби миновали они сиё поселение и к первым звёздам добрались до поляны, где решили сделать привал меж берёз и камней.

— Зачем ты за мной пошла? Что мне с тобой делать-то теперича? — причитал Добрыня, жуя ломоть хлеба.

— Я пошла, потому что помочь хочу.

Добрыня расхохотался.

— Гогочи, гогочи, — махнула на него рукой Настасья, отворачиваясь. — А я ведь полезной быть могу.

— Конечно, коль дело стряпни коснётся аль… — богатырь замялся, видя суровый взгляд.

— Вот оно как. Стало быть, ежели родилась я девкой, так мне у печи всё время хлопотать? Щи да каши варить да рубашки шить? Иногда ещё метлой махать, тряпки стирать и милого-суженого у порога верно поджидать? А таким, как ты, все трудности встречать одним? — глаза её запылали. — Нет уж, не бывать сему, покуда сердце в груди моей бьётся. Я хочу сражаться, хочу помогать, защищать, а не дома у оконца сидеть да на мир глядеть, пока жизнь мимо проносится.

Поразился Добрыня таким словам: впредь не слыхал таких речей. Все знакомые девицы кроткими и милыми казались, речей похожих не заводили, а мать словно была довольна положением своим. Однако призадумался богатырь и припомнил, что отец часто храбрость матушки упоминал, да и рассказ про встречу их со Змеем тому подтверждение — смелой и боевой всё же Елена оказалась. А тётушка Варвара так пуще отличилась: она ведь не возжелала судьбе подчиниться и стала за счастье своё бороться, хоть и тёмная судьба её за углом повстречала.

— Достанется тебе шибко от родных, — проворчал Добрыня, желая отговорить упрямицу от задумки опасной.

— Им до меня дела нет, — вздохнула Настасья и рассказала историю свою: — Сиротой я осталась, живу теперь с дядькой и семьёй его. Отца моего, Микулу, в битве сразили пару зим назад, а маму знать не знала отродясь. Теперь меня замуж всё хотят сосватать, да только в деревне нашей меня любой мужик боится.

— Почему?

— Потому, как батюшка мой — Микула Селянинович, богатырь прославленный.

Диву дался Добрыня: не раз слыхивал он про сего удальца, что силой обладал неимоверной, одначе про гибель его не ведал совсем, как и про дочь-поленицу — девицу с талантами витязя истинного.

— Стало быть ты посему такая, — предположил Добрыня.

— Это ещё какая? — нахмурилась Настасья.

— Э-э… ну… волевая?.. — замялся Добрыня, поздно сообразил, что вслух ляпнул.

Микулишна головой покачала.

— От отца мне силушка досталась могучая, а оттого боятся меня и слово поперёк не скажут. Рвалась я сама Змея погубить, когда уж второй витязь не вернулся, но третий храбрец слушать меня даже не стал, грубо обозвал и на смех поднял. Вот настоящая потеха была для наших завистников да дураков! Но ты мне иным показался, — Добрыня поднял на неё взгляд, — добрым что ли. Глаза у тебя выразительные: ничего не скроешь, что в душе обитает.

Засмущался богатырь: частенько ему такое говорили — копия отец родился, а тот уж помыслами всегда честен был.

— Поэтому я здесь, — продолжила Настасья. — Не желаю более скрываться или на поводу у других идти. Ежели погибну, то во имя защиты себя и других от чудища. Поэтому я с тобой пойду и буду биться, стрелы пускать. А если ты не согласен, то я всё равно слушать не стану и своего добьюсь!

Суровой и строгой она казалась, но отчего-то совсем не было страшно Добрыне. Доселе не встречал он полениц храбрых, а теперь одна из них рядом сидела и смотрела очами зелёными на мир, не страшась ни гибели возможной, ни чудовища. Сам не заметил Добрыня, как залюбовался Настасьей и как тепло на сердце стало.

На следующий день добрались они дорожками окольными и сложными до скалы, хмуро взирающей на непроходимый лес. У подножья горы виднелась пещера, от которой будто туман чёрный клубился. Дурное предчувствие в груди завыло и умоляло повернуть назад, но ни один не дрогнул перед ликом опасности.

— Как думаешь, он там обитает? — прошептала Настасья, слезая с коня.

— Змей не один поживать, а вместе с ведьмой, что его в чудовище и превратила, — наскоро пояснил Добрыня, мысленно оплеуху себе давая — стоило вчера рассказать обо всём, а не любоваться блеском кос.

— Значит, надо выманить их обоих, но думается мне, что эта ведьма…

— Маринкой её зовут, — перебил Добрыня.

— Что ж, Маринка эта просто так из пещеры не выйдет и будет оттуда колдовать и портить нам честный бой, — рассуждала Настасья. — Тогда я проберусь внутрь и убью её, а ты отвлекай Змея и постарайся не погибнуть.

Изумился Добрыня речам таким вольным и уверенным, а слов ответных не находил.

— Не волнуйся за меня, — поленица засучила рукав рубахи, показывая простенький шнурок на запястье. — Это всё, что от батюшки осталось. Но даже такой оберег простой сил мне