Время Культуры - Ирина Исааковна Чайковская

киноактера, буквально пышущую ядом против поэта «с короткой шеей». Завидует славе? Ревнует к близости с Пастернаком? Что эту патологическую ярость может питать?

В другой книге, чей автор работал на «Свободе», рассказано, что в 1970-х он нашел приехавшего в Мюнхен поэта в гостиничном номере — в роскошном халате и шейном платке.

Тот отказался от положенного гонорара. Во-первых, это были деньги «от врагов», во-вторых, их было так мало, по его меркам, что не хватило бы даже на оплату междугородных переговоров. При авторе поэт разговаривал по телефону с некой Джеки, пояснив после, что это Жаклин Кеннеди-Онассис.

Что до модной одежды, то в том же интервью Быкову Андрей Андреевич говорит, что в российском обществе в центре недоброжелательного внимания, а затем и травли, часто оказывается «яркость… иностранный пиджак уже был повод для скандала, а шейный платок — безумный вызов».

А мне вспомнилось, что ярый борец с мещанством Владимир Маяковский, великий предтеча и учитель Вознесенского, был большим любителем красивых заграничных манишек, обуви и белья… Увы, «Нигде кроме, как в Моссельпроме», было только политически и экономически выдержанным лозунгом.

Концерт Вознесенского идет своим чередом. Поэт читает наизусть, не сбиваясь, — громко, четко, иногда переходя на крик. Мне не хватает в его поэзии каких-то обертонов, лирических переходов, мне хочется, чтобы в ней было меньше публицистичности, меньше испытанных риторических приемов… Но удивляюсь рифмам, они изысканны, даже в песне, исполненной Софией Ротару:

«Верни мне музыку/, Без музыки тоска, / Мы расстались, но осталась/ наша музыка.

Такой рифмы, чтобы ударный слог рифмовался с безударным, я еще, пожалуй, не слышала.

На сцену вышел Микаэл Таривердиев — и я заслушалась. Жесткие слова вдруг стали нежными и переливчатыми — в них зазвучала музыка.

Таривердиев «вернул» мне музыку, которой не хватало мне в стихах поэта, эти мгновения вечера стали для меня кульминационными.

В юности я выбрала для себя одно стихотворение Андрея Вознесенского, которое до сих пор считаю одним из самых удачных в его лирике. Оно называется «На плотах». В нем очень много от 1960-х, времени моего детства.

Тут и Енисей, за чьим покорением и строительством гидрокаскада мы тогда следили, и романтика Сибири, с ее бурными порожистыми реками, Енисеем и Ангарой, на чьих берегах нам с сестрой довелось побывать вместе с детским ансамблем, тут и Москва, с ее бесчисленными телефонами-автоматами, откуда мы звонили, опустив в проем две копейки, и черные страшные иконы из полупустых церквей («черные доски», как называл их Солоухин), еще не ставшие для нас любимыми экспонатами Третьяковки.

А разбойные девчата и грузовой «Маз» (названный по Минскому автозаводу), который они купают, как коня, — это же примета того времени, когда страна «осваивала новые производства» и новые пространства, выпускала отечественную технику, жила будущим… В общем, решила я закончить свою колонку этим стихотворением.

Андрей Вознесенский

На плотах

Нас несет Енисей. Как плоты над огромнойи черной водой, Я — ничей! Я — не твой, я — не твой, я — не твой!. Ненавижу провалтвоих губ, твои волосы, платье, жилье. Я плевалНа святое и лживое имя твое! Ненавижу за ложьтелеграмм и открыток твоих, Ненавижу, как ножпо ночам ненавидит живых. Ненавижу твой шелк, проливные нейлоны гардин, Мне нужнее мешок, чем холстина картин! Атаманша— тихонятелефон-автоматной Москвы, Я страшен, как икона. почернел и опух от мошки. Блещет, точно сазан, голубая щека рыбака. «Нет» — слезам. «Да» — мужским, продубленным рукам. «Да» — девчатам разбойным, купающим «МАЗ», как коня, «Да» — брандспойтам,Cбивающим горе с меня.

Антон Чехов на ТВ: ностальгия по крушению?

20.08.15

15 августа душа моя возликовала. В программе канала КУЛЬТУРА вместо надоевших повторений неинтересных передач стоял телефильм. Телефильм совсем новый, сделанный известным режиссером Юрием Ереминым в 2014 году. Скорее всего, это была премьера. Да какая! По Антону Павловичу Чехову! По одному из его вершинных рассказов «Скучная история», правда, в титрах значилось «по мотивам», а сам спектакль носил название «Мое имя и я».

А. П.Чехов

И надо сказать, посмотрела я его с большим интересом, хотя и с некоторым недоумением. Интерес к концу часового действа несколько подувял, а недоумение усилилось. Постараюсь объяснить почему.

Но вначале два слова о рассказе.

Он написан в 1889 году — год рождения Анны Ахматовой — двадцатидевятилетним писателем. Опубликован там же, где первый крупный чеховский рассказ, или даже повесть, «Степь» (1888,

«Северный вестник»), через год после нее. Писатель, до того писавший юморески, описывавший мелкие забавные случаи, вдруг приковал к себе внимание всей читающей России.

Случилось сие после письма «ветерана» в литературе, Дмитрия Григоровича, призывавшего молодого автора не разменивать свой талант и взяться за крупную тему, достойную его дара.

И вот появляются сначала «Степь», потом «Скучная история».

Последнее название звучит, прямо скажем, не очень привлекательно.

Знаю, что, Ахматову, уже мною помянутую, Чехов не удовлетворял обыденностью и приземленностью своих героев; то ли дело герои Достоевского! — с их страстями, яркостью и необузданностью харктеров…

А что в рассказе у Чехова? Исповедь профессора медицины, некоего Николая Степановича, хотя и очень известного в России, и члена всех Российских и нескольких западных академий (вот и гадай, кто прототип — Сеченов? Склифософский?), но человека больного, старого (ему 62 года, но он ощущает себя стариком), страдающего бессонницей и очень несчастного. Болезнь его подтачивает, лечит он себя сам, понимая, что бессилен перед ней; в сущности в рассказе он «подводит итоги своей жизни».

Борис Плотников — профессор

Всегда считала «Скучную историю» произведением трагическим, но до конца как-то никогда не додумывала, почему Николай Степанович так несчастен и почему так безнадежна атмосфера произведения.

Сейчас показалось, что поняла. Но для этого потребовалось посмотреть телефильм «Моя имя и я» Юрия Еремина, пересмотреть телеспектакль «Скучная история», поставленный Павлом Резником в 1968 году с Борисом Бабочкиным в главной роли, и перечитать рассказ Чехова. А теперь по порядку.

Борис Бабочкин — профессор

Режиссер Юрий Еремин, он же автор сценария, скомпоновал действие рассказа по-своему.

Профессора в исполнении прекрасного актера Бориса Плотникова; поздно ночью возвращается из Харькова, куда ездил по семейным делам; он приходит в университет; не желая будить домашних. Швейцар приносит ему чай; профессор просит его не беспокоить — и проводит перед зрителем свою последнюю лекцию, лекцию о себе и своей жизни. В его монолог внедряются сцены с женой; дочерью, воспитанницей профессора Катей…