По собственному желанию - Борис Егорович Бондаренко

— Шанти, — сказал Кент, — постарайся понять одну вещь: что бы ни случилось у нас, нам друг без друга уже нельзя.

Шанталь молчала.

— Ты не веришь мне?

— Если тебе не верить, что же мне еще остается? — тихо сказала она. — Не в этом дело, Кент.

— А в чем же?

— Я не знаю, сумею ли сама… простить себе.

— Но разве ты… — необдуманно начал Кент — и осекся.

Шанталь мрачно закончила:

— Вот именно — я. Меня предупреждали, что это может плохо кончиться… Не послушала. А с другой стороны, что мне еще оставалось делать? Мне было всего восемнадцать, и ни ребенок, ни замужество в мои планы не входили. А впрочем, я уже не помню, о чем тогда думала. Может, и вообще ни о чем. Зато теперь причин для раздумий хоть отбавляй.

— Шанти, знаешь что? Поедем сейчас со мной.

— Куда?

— Пока ко мне в институт, а там я быстренько постараюсь освободиться, и махнем куда-нибудь.

Шанталь покачала головой:

— Нет.

— Почему?

— Не хочу мешать тебе.

— А я не хочу, чтобы ты думала одна.

Шанталь наконец-то улыбнулась.

— Ну вот, в кои-то веки я решила заняться настоящим делом, а ты не даешь… — Она прижалась щекой к его ладони. — Милый мой, ты напрасно беспокоишься. Я никогда не уйду от тебя, если ты сам не захочешь. Потому что я без тебя уже ничто… Ведь вчера я потому и напилась, что просто не знала, как сказать тебе. Сначала даже решила промолчать, но чувствую — не могу, да и нельзя. Раньше, наверно, смогла бы, а теперь нет. Хотя надралась я не только поэтому. Я вдруг поняла, что стала другой.

— Не выдумывай, — быстро сказал Кент, — ты все такая же. Только лучше.

— Нет, — спокойно возразила Шанталь. — Бесплодная женщина — это уже новое качественное состояние, и мне, может быть, еще долго придется осваиваться с ним. Не знаю уж, как это получится у меня. Пока, судя по вчерашнему, получается неважно и…

Она не договорила, всхлипнула, быстро поцеловала его ладонь и вскочила, подошла к окну.

— Поезжай на работу. А вечером что-нибудь придумаем.

(Через полгода Шанталь сыграет роль, необычную для нее, — молодой матери, оставившей когда-то своего ребенка в роддоме и затем приходящей во двор, где он живет у некрасивой бездетной женщины, усыновившей его. Шанталь появится на экране всего на несколько минут, скажет не больше десятка фраз, но критики единодушно отметят, что ее роль лучшая в фильме, и заговорят о «новых гранях дарования молодой, но уже опытной актрисы». Кент, читая эти отзывы, вспомнит, какой была Шанталь во время съемок того фильма. Печальная, молчаливая, вся ушедшая в себя, как никогда далекая от него. Да и только ли ролью, «работой» было ее состояние? Он и сейчас не мог с уверенностью сказать это, да и сама Шанталь, вероятно, тоже…)

За стеной зазвучали позывные «Маяка», пропикало семь, и Кент, осторожно выбравшись из постели, стал нащупывать тапочки. И только хотел встать, как Шанталь, просунув ему ногу под мышку, повалила его на постель.

— Ну? — сказал Кент.

— Говорят, на Востоке есть прекрасный обычай, — сказала Шанталь. — На рассвете по улицам ходит глашатай и призывает мужчин исполнять свой супружеский долг… А ты исполнил свой супружеский долг?

— Увы…

— Ну, так исполняй, — Шанталь засмеялась. — Или отпустить тебя?

— Можешь и не отпускать.

Но Шанталь, взглянув на часы, вздохнула:

— Ладно, отправляйся на службу, начальник.

И потянулась за сигаретой. Кент перехватил ее руку, сердито сказал:

— Не раньше, чем позавтракаешь.

— Вставать не хочется, — жалобно сказала Шанталь.

— Подать кофе в постель?

— А успеешь?

— Да уж придется.

Но Шанталь сама вышла на кухню в незастегнутом халате, наброшенном на голое тело.

Кент, покосившись на нее, хмыкнул:

— Явится Сергей — кончится твоя лафа.

Шанталь притворно вздохнула:

— Придется обзавестись комплектом фиговых листочков… А кстати, когда он приедет?

— Недели через три. Да ты же сама письмо читала.

— Интересно, какой он стал. Давненько мы не виделись. И что-то нового у него ничего не появляется…

4

Сергея третью неделю мучила бессонница. От таблеток, прописанных Шурой, пришлось сразу же отказаться — ему казалось, что из-за них он вообще писать не сможет. Но и без таблеток не писалось. С вечера он засыпал довольно легко, но среди ночи просыпался и, зная, что уснуть все равно не удастся, вставал и принимался за работу. И сейчас он перечитывал наброски повести, начатой еще весной и за полгода почти не продвинувшейся.

«Необыкновенна была жизнь Игоря Алексеевича Платонова.

Если соединить некоторые точки его жизненного пути, линия получилась бы прямая и яркая.

В четырнадцать лет он окончил школу, в девятнадцать — университет, спустя два года стал кандидатом наук, в двадцать семь — доктором. В тридцать, когда его сверстники едва еще начинали по-настоящему свою научную карьеру, он уже был лауреатом Государственной премии и признанным главой нового, многообещающего направления в математической физике, основы которого он сам и заложил. У него уже появились свои ученики, имя его было известно каждому, кто хоть немного сталкивался с научным миром…»

Сергей отложил листки, встал и прошелся по комнате.

Он даже не задумывался о том, как это было написано, — хорошо или плохо. Главное — было что-то «не то». Почему? Это он и пытался понять.

«Нетипичность», исключительность личности Платонова? Несерьезно… Книг о «нетипичных» гениях написано множество, напишут еще больше. К тому же эта исключительность отнюдь не выдумана им, в ее основе судьбы вполне реальных людей — Зайцева, Дубровина, Кайданова, и, главное, его собственного брата, Кента, ставшего доктором наук в двадцать девять лет, крупнейшего специалиста по автоматизированным системам управления. И вообще все это внешнее, антураж, дело явно в чем-то другом… В чем?

За стеной давно уже слышались негромкие голоса Шуры и Юльки, и Сергей, не выдержав, вышел на кухню.

— Приветствую вас, женщины.

Юлька снисходительно подставила щеку для поцелуя и тут же встала из-за стола.

— Сергей, скажи маме, чтобы она не пичкала меня.

Это была давняя война. Юлька не хотела есть по утрам и неизменно ссылалась на Сергея, до обеда не прикасавшегося ни к чему, кроме кофе, чая и сигарет. И сейчас она умоляюще смотрела на него, призывая защитить ее от тирании матери.

Сергей провел ладонью по ее спине и назидательно сказал:

— Спичка, если ты не будешь есть, на тебя мальчишки смотреть не станут.

— Вот еще! — презрительно фыркнула Юлька. — Больно они нужны мне… А между прочим, и так уже смотрят.

— Да что ты говоришь?! —