По собственному желанию - Борис Егорович Бондаренко

— Я тоже хочу этого, — сказал Кент, замявшись всего на какую-то долю секунды.

Сначала они решили не расписываться — так хотела Шанталь, не желая связывать его, и Кент не настаивал. Но скоро встал вопрос о квартире, о московской прописке, и пришлось-таки им отправиться в загс. Шанталь решительно восстала против свадьбы, и они пошли в обычных костюмах, не позаботившись даже о том, чтобы пригласить кого-то в свидетели. И, оставив недопитые бокалы с обязательным шампанским, вышли из мрачноватого казенного здания. Шанталь все еще держала в руке свидетельство о браке и, небрежно складывая его вчетверо, решительно сказала:

— Вот что, милый мой муженек, давай сразу договоримся: мне нужна не эта бумажка, — она помахала свидетельством, — а ты сам. И если ты когда-нибудь решишь, что я не устраиваю тебя как жена, — но только по-настоящему решишь, серьезно, — будь добр, сообщи мне об этом. И поверь, цепляться за тебя не буду ни руками, ни ногами.

Кент улыбнулся:

— Договорились.

— А ты не смейся, — по-прежнему серьезно сказала Шанталь. — Не думай, что я говорю это ради красного словца.

— А почему ты решила, что я собираюсь когда-нибудь уходить от тебя?

— Ну, мало ли что может быть… Ты еще плохо знаешь меня. Подожди, сам убедишься, что такая жена, как я, вовсе не мед.

— Ишь ты какая самокритичная, — шутливо бросил Кент, действительно не принимая всерьез ее слова.

Но Шанталь даже не улыбнулась. Кент тем же не слишком серьезным тоном спросил:

— Слушай, а с чего это тебе вздумалось выходить за меня?

Шанталь пожала плечами.

— Не знаю. До встречи с тобой я всерьез и не думала о замужестве, мне и так было неплохо. А вот за тебя сразу захотелось.

— Так уж и сразу? — поддразнил ее Кент.

— Ну, почти…

— А все-таки почему? — продолжал допытываться он.

— Да говорю же — не знаю. Ну, может быть, потому, что ты сильный, надежный… вообще настоящий. А я, милый мой, актриса и общалась до сих пор преимущественно с актерами, режиссерами, писателями…

— А они что, не настоящие?

— Они — нет! — решительно сказала Шанталь. — Точнее — не совсем настоящие. Они — художники, или считают себя таковыми, а в художниках всегда есть что-то фальшивое, что ли. В том смысле, что они живут какой-то выдуманной жизнью, им частенько поневоле приходится быть не самими собой, а кем-то другим. А это неизбежно накладывает отпечаток на личность, на характер, вырабатывает особую манеру поведения и привычки, далеко не всегда приятные. И я, кстати, отнюдь не исключение, в чем ты, наверно, уже успел убедиться.

Кент деланно вздохнул:

— Придется привыкать к твоим привычкам.

— Да уж наверно, — все так же серьезно сказала Шанталь.

Но привыкнуть к капризам Шанталь, к ее порой нелепым выходкам, необъяснимым перепадам настроения Кенту еще долго не удавалось. Если не получалась роль, Шанталь приходила в бешенство. Несколько раз она напивалась почти до бесчувствия, на следующий день охала, стонала, бродила по квартире, много курила, стряхивая пепел на пол, и плаксиво хныкала, что она бездарь, ничтожество, дрянь, и зря он женился на такой истеричке и дуре, и пусть хоть завтра же подает на развод, она и слова не скажет… Ну, а если работа шла особенно хорошо, тогда тоже по-всякому бывало, и не всегда так, как хотелось бы Кенту. То вдруг вваливались к ночи какие-то подвыпившие, возбужденные люди, начинались песни и пляски чуть ли не до утра, приходили соседи жаловаться, однажды даже с участковым, и утром, собираясь на работу, Кенту порой приходилось осторожно перешагивать через тех, кто улегся прямо на ковре, а однажды какая-то девица заснула в ванной, и он поспешно ретировался, едва приоткрыв дверь, потому что девица, проснувшись от скрипа двери, с сонной улыбкой промурлыкала: «Пардон, я сейчас оденусь…»

Дня два после таких гульбищ Шанталь вела себя тише воды ниже травы, усиленно ласкалась к нему, потом вдруг звонила на работу, просила заехать за ней в студию и, сама усевшись за руль, гнала куда-нибудь за город, выжимая из мотора все, на что он был способен.

Из-за автомобиля война шла у них долгая, пока не закончилась полной победой Кента. Шанталь, похоже, признавала только одно положение для акселератора — от себя до отказа, — и ее штрафовали, прокалывали талон и наконец отобрали права. Когда она получила их снова, Кент сумрачно пообещал:

— Еще один прокол — продам машину.

Шанталь хмыкнула, но месяца три ездила аккуратно. Потом он уехал в командировку и, вернувшись, обнаружил, что «Москвича» во дворе нет. Шанталь виновато объяснила, что ее «чуть-чуть» занесло и она «чуть-чуть» зацепилась за ограждение, машину «чуть-чуть» помяло и она решила отправить ее в ремонт, дня через три уже можно взять. Кент только посмотрел на нее и ничего не стал говорить, а на следующий день с утра отправился в мастерскую. «Чуть-чуть» означало, что борт «Москвича» распорот чуть ли не наполовину, боковые стекла разлетелись вдребезги, снесло правую фару, разбит радиатор. Механик сказал:

— Ваша дама в рубашке родилась. Столько осколков — и ни одной царапины.

Кент три дня не разговаривал с Шанталь, забрал машину из мастерской и тут же отогнал ее в комиссионку. Вернувшись домой, он выложил перед Шанталь все, что выгреб из машины, — ее перчатки, расческу, зеркальце, тюбики с помадой, — и сказал:

— Отъездились, мадам. Будете теперь разъезжать на такси.

Шанталь прикусила губу и огорченно вздохнула:

— А как же ты?

— А никак! — вдруг заорал на нее Кент, кажется, впервые в жизни. — Как все! Пешочком! Троллейбусом! На метро! Автобусом! Раньше надо было думать! Я тебе, идиотке, передачи в Склифосовского возить не собираюсь! И на поминках твоих тоже сидеть не желаю!

Шанталь покорно выслушала все его ругательства, подошла, обняла и выдохнула в ухо:

— Ну, прости, пожалуйста, виновата…

Но когда вечером Шанталь как бы мимоходом сказала, что к весне машину можно купить новую, «Москвич» все равно уже поизносился, да «Жигули» и лучше, Кент сложил внушительную дулю и молча показал ей.

— Ясно, — вздохнула Шанталь и больше о машине не заговаривала.

Месяца полтора она вела себя прямо-таки идеально — вовремя приходила домой, усердно занималась хозяйством, была необычно кроткой и послушной. Кент, читавший сценарии всех ее фильмов, догадывался, в чем дело: Шанталь играла роль «положительной», чуть ли не идеальной героини, примерной жены и матери (роль, впрочем, не удалась, как и обычно не получались у нее такие образы).

Но без машины им было плохо, особенно Кенту. Шанталь добиралась до студии сравнительно быстро, а ему приходилось тащиться на перекладных — троллейбус, метро с пересадкой, снова троллейбус —