Инверсии - Иэн Бэнкс

— Спасибо за помощь, Восилл, — сказал он, кивнув. — Это все.

— Как прикажете, государь.

Позднее я узнал, что стражники обыскали покои герцогини и комнату Фолечаро. Ничего подозрительного там обнаружено не было. Немного крови было найдено на наружной поверхности двери, ведущей в коридор, и на полу под ней. Вскоре обшарили большую часть дворца в поисках орудия убийства, но его так и не нашли. Недостающий ключ обнаружился, как мне сказали, совершенно невинным образом — в ключарне дворцового сенешаля.

Хозяин, я знал Фолечаро и не думал, что он способен на убийство герцога. Наверное, король проявил излишнюю снисходительность — он не позволил Ралинджу подвергнуть допросу двух любовников, Дройтир и Улджевала (хотя, кажется, им показали камеру и объяснили, как действуют инструменты дознания), но я не думаю, что от них была или могла быть получена какая-нибудь дополнительная информация.

Полчек, вероятно, предпочел бы найти козла отпущения, а Кветтил, говорят, еще несколько лун спустя кипел и бесился из-за этого события, но единственное, что он смог сделать, это отобрать у Полчека два небольших имения. Полчек наводнил бальные помещения стражниками и по любым меркам сделал все, чтобы избежать новых неприятностей.

Фолечаро, я думаю, повезло — он был третьим сыном одного из зажиточных баронов Валена. Будь он более низкого рождения и не отделяй его от наследования звучного титула всего лишь два хилых брата, возможно, ему и пришлось бы познакомиться с гостеприимством мастера Ралинджа. Но всеобщее мнение было таково, что высокое происхождение исключает его участие в убийстве герцога, а его действия сводились к тому, о чем он сам рассказал.

16. ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ

— Я бы тоже хотел поехать, ДеВар. Попроси моего отца. Он считает тебя умным.

Вид у ДеВара был смущенный. Перрунд снисходительно ему улыбнулась. Жирный и мрачный евнух Стайк поглядывал на них со своего седалища. На ДеВаре были ездовые сапоги. В руке он держал шляпу, а тяжелый черный плащ лежал сложенный на диване рядом с парой седельных мешков. Война затягивалась, и протектор решил, что настало время лично возглавить войска в Ладенсионе.

— Тебе лучше остаться здесь, Латтенс, — сказал ДеВар мальчику и протянул руку, чтобы взъерошить его светло-рыжие волосы. — Тебе нужно поправляться. Ведь болеть — это все равно, что подвергнуться нападению, понимаешь? Твое тело — это как большая крепость, которую атакуют враги. Ты отбил их нападение, они отошли, но тебе нужно быть осторожным, ты должен перестроить свои силы и восстановить стены, отремонтировать катапульты, почистить пушки, пополнить запас амуниции. Понимаешь? Твой отец сможет уехать на войну, только если почувствует, что большая крепость после его отъезда не падет под напором врага. Вот, значит, в чем твоя обязанность. Поправляться и поправляться. Стать здоровым. Конечно, твой отец предпочел бы остаться здесь, с тобой, но он не может, потому что он как отец для всех людей. Понимаешь? Им нужны его поддержка и руководство. Поэтому он должен ехать к ним. А ты должен остаться и помочь отцу победить своим выздоровлением, починкой своей большой крепости. Это твой солдатский долг. Как ты думаешь, сможешь ты это сделать?

Латтенс разглядывал подушки, на которых сидел. Перрунд снова разгладила его волосы. Он играл золотой ниткой, выбившейся из угла подушки.

— Да, — сказал он негромким голосом, не поднимая глаз. — Но мне бы хотелось поехать с тобой и отцом, очень. — Он посмотрел на ДеВара. — Ты уверен, что я не могу поехать?

— Боюсь, что уверен, — тихо сказал ДеВар. Мальчик тяжело вздохнул и снова опустил глаза.

ДеВар улыбнулся Перрунд, которая смотрела на Латтенса.

— Да что же это такое? — сказала Перрунд. — Неужели это тот самый генерал Латтенс, который одержал недавно победу в сражении на катапультах? Генерал, вы должны исполнять свой долг. Ваш отец скоро вернется. А с ним и господин ДеВар. — Она улыбнулась ДеВару.

— Насколько нам известно, война может закончиться еще до того, как мы туда доберемся. С войнами иногда такое случается. — Он повертел в руках свою большую вощеную шляпу, потом положил ее на свой свернутый плащ и откашлялся. — Я тебе рассказывал, как расстались Секрум и Хилити? О том, как Секрум уехала и стала посланником?

Латтенс, казалось, расслышал не сразу, но потом перекатился на бок, прекратил обиженно сопеть и ответил:

— Нет, кажется, не рассказывал.

— Так вот, в один прекрасный день друзьям пришлось расстаться. Секрум решила стать солдатом-посланником, донести весть о Богатилии до самых дальних земель и показать людям в этих дальних землях, в чем они ошибаются. Хилити пытался отговорить своего друга от этого, думая, что не стоит так поступать, но Секрум была бескомпромиссна.

— Что?

— Полна решимости.

— А-а.

— И вот как-то раз, — продолжил ДеВар, — незадолго до отъезда Секрум, они отправились в одно из своих особых мест на острове. Этот остров был очень диким местом, туда уходили люди, которым надоедала роскошь Богатилии. Там не было ни молочных рек, ни кисельных берегов, ни приготовленной дичи, висящей на ветках садовых деревьев, ни фонтанов, струящих ароматные духи, ни сахарных гор, ни…

— Что, кому-то надоедали сахарные горы? — недоверчиво спросил Латтенс.

— Да. Кое-кому надоедало умение летать, им не хотелось больше, чтобы у них текла горячая вода из рукомойников, не хотелось иметь слуг, выполняющих все их капризы. Люди — странные существа. Дай им все блага цивилизации, так они начинают тосковать по дикой жизни.

Услышав это, Латтенс нахмурил брови, но возражать не стал. По его выражению было видно, что жителей Богатилии и вообще всех взрослых он считает не очень нормальными.

— Секрум и Хилити, — сказал ДеВар, — отправились на этот остров вроде как на каникулы, отдохнуть от привычной роскоши. Они не взяли с собой слуг и даже волшебные свои амулеты и драгоценности, которые защищали их от вреда и позволяли вызывать местных богов. И вот эти двое оказались предоставлены самим себе в дикой глуши. Они могли найти там плоды и воду, могли соорудить себе крышу над головой из гигантских листьев. У них с собой были луки и стрелы, а еще две духовые трубки, стрелявшие отравленными шипами. Они изготовили их, перед тем как отправиться на каникулы, и очень ими гордились. С помощью лука и трубок они охотились на зверей, хотя островные звери были ничуть не похожи на тех, к которым привыкли двое друзей, — они вовсе не желали быть убитыми, зажаренными и съеденными, а потому держались подальше от двух охотников, и, надо сказать, охотников очень неумелых.