Роковая любовь - Кэндис Кэмп

— Так ты отказываешься ехать и отказываешься лечиться? Зато я так легко не отказываюсь от своего долга как жены. Я хочу, чтобы ты выздоровел не только ради тебя. Бросить калеку я не могу. А вот, когда я вылечу тебя, когда ты встанешь на ноги и сможешь без моей помощи заботиться о себе, вот тогда я смогу оставить тебя и с чистой совестью развестись. Знай же, что тогда, когда Фрэнсис обвиняла меня в связи с Куртом Миллером, наши отношения были только дружескими.

Марк вопросительно взглянул на нее:

— Тогда? Ты хочешь сказать, что потом…

— Да. После того, как ты уехал, я еле пришла в себя. Но Курт был так добр и заботлив со мной, что я в него влюбилась. Я ведь уже говорила тебе, что рассчитывала на развод с тобой, после которого я смогу выйти замуж за Миллера. Но я не могу сделать этого, пока ты настолько беспомощен. Как видишь, мне придется немало потрудиться, чтобы ты как можно быстрее стал здоровым, а я — счастливой.

Их взгляды встретились, и Марк зашипел:

— Иди отсюда к черту! Я дал тебе согласие на развод! Оставь меня в покое и уходи немедленно!

— И не собираюсь. Я не такая как ты и от ответ-твенности не бегу. Пока ты — калека, я не разведусь с тобой, — сказала Энэлайз нарочно грубо.

Стиснув зубы, Марк ответил:

— Тогда, клянусь тебе Богом, я снова начну ходить. Мне больше ничего не остается делать. Только так мы сможем отделаться друг от друга! А сейчас — вон отсюда!

Энэлайз быстро поднялась и, не оглядываясь и не прощаясь, чтобы он не заметил радостного блеска в ее глазах, почти выбежала из комнаты.

Итак, сработало! Она сыграла на его самолюбии и ревности к Курту. Это настолько взорвало его, что от его апатии не осталось и следа. Теперь он так разозлился, что приложит все усилия и станет быстренько на ноги.

Закрыв за собой дверь, она, обессилевшая, почти рухнула на скамейку из красного дерева, что стояла в зале. Она дрожала от дикого напряжения как осиновый лист.

Удалось! Ей все удалось! Она расшевелила его и не важно, чего ей это стоило. Господи, но какими глазами он на нее глядел! Она никогда не забудет этого пронизывающего и зловещего взгляда.

За дверью еще слышалась брань, а затем послышался грохот и что-то разбилось о дверь. Она вскочила со скамейки, но тотчас схватилась за виски — там возникла резкая боль.

Ей пришлось опять опуститься на скамейку, чтобы не упасть от охватившей ее слабости. А за дверью опять послышался звон бьющегося стекла — это Марк в сильном гневе швырял вослед ей все, что попадалось ему под руку.

Энэлайз нетерпеливо расхаживала по своей крошечной каюте от двери к иллюминатору и обратно. Вот-вот должны были доставить Марка, если только его отец не передумал в последнюю минуту. Энэлайз закусила губу — надо было послать за Марком своих людей и экипаж, не доверяя мистеру Шэфферу.

Она оглядела каюту и на минуту отвлеклась, вспомнив, как они плыли с Марком из Нового Орлеана.

Но в этот раз все будет по-другому. Уже не будет тех страстных ночей, когда они не могли оторваться друг от друга, лежа в своей каюте на узкой койке. Не будет той любви, когда разрешив все недоразумения, они были так нежны друг с другом! И каюты у них в этот раз разные. Она будет жить с Джонни и Мэй, а Марк — в одной каюте с сержантом Джексоном, который будет ухаживать за ним.

Энэлайз вздохнула и поднялась на палубу, посмотреть Джонни. Она увидела его на другом конце корабля, где он быстро бегал с Мэй, крепко державшей его за руку. Убедившись, что Мэй хорошо смотрит за ребенком и с Джонни все в порядке, Энэлайз подошла к борту и стала высматривать — не везут ли Марка. И как раз вовремя — на пристани показался знакомый экипаж, из которого вышли сержант Джексон, мистер Шэффер и слуга. Они вынесли носилки, а затем — Марка, и втроем бережно уложили его на носилки.

Глаза Энэлайз наполнились слезами. Как ужасно чувствует сейчас себя ее гордый муж, находясь на глазах у всех в таком жалком виде!

Она не стала разглядывать дальше с палубы, как его будут заносить на корабль, а развернулась и пошла к Джонни.

Сын сразу же бросился ей в объятия и начал что-то лепетать ей на ухо. Но, полностью поглощенная Mapком, она почти не понимала. Она боялась даже обернуться, чтобы не встретиться своим взглядом с враждебным взглядом мужа, хотя уже прошло достаточно времени, и Марка должны были занести в его каюту.

Энэлайз оставалась на палубе до тех пор, пока корабль не отчалил. Мэй уже давно забрала ребенка, уставшего от обилия новых впечатлений и увела его в каюту, а Энэлайз все ходила по палубе и, только абсолютно устав, спустилась к себе. Она очень хотела навестить мужа, но понимала, как сейчас он переживает отъезд, и новый поворот своей судьбы, и поэтому его лучше не беспокоить.

А Джонни, как они встретятся? Ведь один раз Марк уже напугал сына! Может быть и не надо им здесь на корабле встречаться? Энэлайз совсем не хотела, чтобы Джонни привык пугаться отца, у которого не было к сыну никаких теплых чувств.

Но все-таки придется их знакомить и надо будет это начинать здесь, на корабле, где она в любой момент сможет вмешаться и утешить Джонни. Ведь им предстоит жить под одной крышей. И, может быть, Джонни растопит сердце отца, ведь и тогда он кричал не на мальчика, а на свою сестру.

Марк, конечно, очень беспокоится, что его шрамы и неподвижность испугают ребенка. Он стыдится своей беспомощности перед всеми, а перед сыном ему особенно плохо, но если он допустит к себе ребенка, детская непосредственность Джонни, его лепет, его бесконечные вопросы возможно поднимут настроение Марка и помогут ему, перенести путешествие. Возможно, он полюбит сына, и эта любовь даст новый стимул к жизни. Марк, лишенный спиртного, заключенный в каюту, наверняка, будет постоянно злиться, а Джонни отвлечет его от черных мыслей.

И решив завтра же представить их друг другу, Энэлайз наконец-то уснула.

Утром Энэлайз, одев и покормив сына, пошла с ним гулять на палубу и начала ему объяснять:

— Мой милый, помнишь, я говорила тебе о папе? Твой папа был командиром и сражался на войне. Он очень храбрый и хороший человек.

Джонни внимательно посмотрел на маму. Он что-то помнил и знал, что у всех детей должны быть «мама» и «папа». Но у него «папы» не было — он был на войне.

— Мой мальчик, мой дорогой мальчик, твой папа, наконец, вернулся с войны, но он был сильно ранен и теперь очень болен. У него болят ноги и рука, и он не может ходить, а на лице у него большой шрам… Это тот человек, которого ты видел в доме у дедушки.

Мальчик нахмурил свои бровки.

— Он кричал…. — вспомнил Джонни.

— Это потому, что он испугался. Он испугался, что не понравится тебе из-за своего шрама. Но вообще-то он очень хочет тебе понравиться. Когда тебе, Джонни, снится страшный сон, ты пугаешься и кричишь — вот и папа тогда испугался.