Убьем в себе Додолу - Николай Романецкий

В последний момент Забава успела признаться себе, что совершает жуткую, непростительную ошибку. Что на все это она пошла с целью уязвить чародея, подобно тому, как обиженный матерью маленький ребенок думает: «Вот умру, тогда она узнает!» И что в ее поступке логика того же порядка, что в подобных детских мыслях.

Но было поздно. Уже разверзлась под нею бездонная пропасть, до краев наполненная сладкой истомой. Из пропасти этой выплеснулась столь же сладкая волна, пронзила насквозь спину. Жуткая, нестерпимая боль обрушилась на Забаву, и она хотела было завопить от муки, но волна уже снова стала несказанно-сладкой и покинула Забавину грудь, унеся в своих объятиях ноющее девичье сердце. Стало хорошо-хорошо. Так хорошо было лишь однажды. Три месяца назад. Когда дядя Берендей налил в новогоднюю ночь племяннице бокал шампанского.

Забава встала с тахты. Жизнь была свежа и приятна, как стакан холодного квасу в жаркий полдень.

Гостья смотрела на нее с грустью и вниманием. Из-за двери донесся звук гонга: дядя Берендей давал сигнал о том, что ужин начнется через десять минут.

— Ой! — сказала Забава. — Вы же опоздаете на ужин.

И принялась расстегивать крючки на Верином платье.

Репня лежал на диване, глядя в потолок и зажав пуговицу в кулак шуйцы. Странное томление осеняло его душу: не хотелось ни двигаться, ни думать. Хотелось одного — увидеть Веру. Но теперь это было невозможно, и от дневного восторга жизнью не осталось и следа. Восторг сменился тоской.

Конечно, если бы Репня был бы хоть раз влюблен в обычную женщину обычной любовью, он бы знал, что для влюбленного резкая перемена настроения — нормальное явление. Впрочем, собственное настроение его сейчас совершенно не интересовало. Ведь эта тоска была совсем не такой, как тогда, с матерью Ясной, она щемила сердце по-особому, и это ощущение казалось даже приятным.

— Ах, Вера-Верочка, — сказал Репня в потолок. — Какое счастье, что вы все-таки появились!

Он бы не удивился, услышав в ответ ее нежный голосок, но в комнате жила тишина. Даже водопроводные трубы сегодня почему-то не соизволили исполнять свои обычные концерты. И за окном было тихо. Словно дом обложили толстым слоем ваты.

Постепенно стемнело. Сквозь слой ваты донеслось издалека мелодичное «бом-бом». Это часы с Кокуевой башни Кремля возвестили новгородцам, что в столицу Словении явилась Паломная седмица.

А вместе с Паломной седмицей к Репне пришло понимание, что никто на него капканов не ставил. И никто не заколдовывал его перунов корень. Все гораздо проще: он, Репня, влюбился. И если есть тут вина Веры, так только в том, что он влюбился именно в нее. Однако точно так же можно было винить в случившемся Додолу. Или самого Сварога, которому взбрело в седовласую голову с целью продолжения рода поделить богов и людей на мужчин и женщин. Да еще заставить их при сем процессе испытывать наслаждение. И ради этого наслаждения обречь их на то, чтобы они мучили друг друга.

Репня вовсе не желал испытывать мучения. Любые. Даже мучения любви. И потому, сам того не желая, взмолился:

— О Додола! Отпустите мою душу от чар ваших, и я буду вечно благодарить вас за милосердие!

Наверное, Додола его услыхала. Поелику ответила:

— Мне не нужна душа, вахлак, мне нужно кое-что совсем другое!

И хотя Репне было неизвестно слово «вахлак», он хорошо понял, что именно она имела в виду. А потому испугался. И с перепугу тут же проснулся.

Нераздетый, он лежал на диване. Шуйца сжимала теплую влажную пуговицу

— так вспотела ладонь. В комнате по-прежнему висела ватная тишина. Но в ушах все еще раздавался насмешливый голос Додолы.

— Тьфу, пропасть! — пробормотал Репня. — Чего токмо не приснится человеку!

Он разделся и лег в постель. Сердечная боль не помешала ему уснуть. Во сне он еще не раз разговаривал с Додолой. А потом с Верой. Но проснувшись, не помнил ничего. Кроме того что голос Додолы в его снах был очень похож на голосок Веры.

За завтраком в первицу Свет обратил внимание на странное поведение Забавы. К тому, что ее глаза перестали метать молнии, он как-то уже начал привыкать, но сегодня девица вообще была похожа на сонную куклу. Нет, она выглядела, как обычно (разве что казалась немножко бледненькой), и двигалась, как обычно, да и с точки зрения хозяина дома к ней нельзя было придраться, но что-то в ее глазах изменилось. Свет даже не мог понять, что именно. Просто глаза сделались какими-то другими. Словно бездонное доселе небо подернулось белесой дымкой…

Он попытался восстановить в памяти, какой она была вечор за ужином. И вспомнил: за ужином прислуживала Ольга, а Забава ему на глаза не показывалась. Впрочем, он тут же вспомнил и другое — Забава вчера была сама не своя всю вторую половину дня. Э-э, да она же встречалась со своей воспитательницей…

Свет тут же успокоился. Право дело, волноваться не о чем. Погрустит, погрустит и перестанет. Грусть — нормальное состояние для молодой влюбленной девушки.

Вера сегодня тоже вела себя странно, не задевала его, на обыденные вопросы отвечала односложно — в общем, находилась, как и Забава, явно не в своей тарелке. Но ее настроение сегодня значило для Света еще меньше, чем настроение служанки.

С Верой к ночи все будет предельно ясно.

— Будет к ночи ясно — Ясна иль не Ясна, — промурлыкал Свет чуть слышно.

Его вдруг охватило нетерпение. Захотелось поговорить с Репней Бондарем немедленно. Зачем откладывать? А может, и сюда его привести, не дожидаясь вечера? Долой спячку! Как говорят германцы, Sturm und Drang!..

Он посмотрел на Веру. Гостья пребывала в задумчивости, лишь озабоченно поглядывала время от времени на служанку. Наверное, ей тоже не нравилась печаль на мордашке Забавы. Хотя Вере-то подобное настроение должно быть по сердцу — глядишь, ревностью донимать не станут.

И тут до Света дошло, что сегодня началась Паломная седмица. Он даже фыркнул: вечно так, ждешь-ждешь праздник, а наступает всегда неожиданно. Хотя ныне нельзя сказать, чтобы он уж очень ждал этот праздник. Просто в прошлом Паломная седмица всегда у него была связана исключительно с переменами к лучшему. После празднеств 81 года он узнал, что остается при канцелярии Кудесника. После Паломной седмицы 88 его избрали в Государственную думу, и он стал самым молодым в истории Словенского княжества членом палаты чародеев. Нынешняя Паломная седмица могла бы ознаменоваться тем, что он станет самым молодым в истории Словенского княжества Кудесником. Могла бы… Но Остромир, при всей своей энергичности, никогда не проявлял излишней торопливости, принимая стратегические решения, да и самому Свету надо бы сперва застраховаться от краха.