Убить королеву - Вирджиния Бекер

разыгрываю, — он сам написал эту строку, которую я, Катерина-Кит-Виола-Цезарио, произнесу три сцены спустя. Знал ли он, насколько это близко к истине? Или писал о самом себе, Тоби-Орсино, шпионе-драматурге-актере?

Я вспоминаю отца, записного интригана, притворявшегося аристократом. Райола, священника и слугу. Все мы одиноки, все мы прячемся от опасности и вынуждены скрывать свое лицо. История отца и Райола окончилась. А Тоби предлагает мне конец получше. Верю ли я ему? Даже если так, что будет означать мое согласие? Я могу отомстить за отца или потешить себя. Почтить свое прошлое или забыть о нем ради будущего. Совершить грех убийства (хотя Йори, de facto[19] и de futuro[20], отпустил мне его) или впасть в грех себялюбия. Я собиралась выйти из этого зала убийцей. В душе, если не во плоти. Но выходить отсюда трусихой…

Потом я думаю о Тоби, который убеждает меня забыть обо всем этом. Моя попытка подвергнет его риску, как он сам уже подверг риску невиновного. Чего ему это стоило? Ему пришлось пойти против всех своих принципов. Я не думаю, что достойна такой жертвы. Но ведь дело не только во мне. И даже не в королеве, не в Кейтсби и не в отце. Разве Йори не говорил этого? Он сказал, что на кону стоит все.

Кейтсби говорил мне, что человек выше идеи, но наверняка не верил в это сам, просто не мог. Он собирался отдать в руки инквизиции тех, кто виновен лишь в исповедании других идей. Он убеждал меня, что дело в идеалах, но сам мечтал о мести. Я тоже хочу мести, но месть не дает отпущения грехов. Нельзя отпустить еще не совершенный грех, нельзя нанести упреждающий удар. Если Йори отпустил мне один грех, сколько грехов он отпустил Кейтсби? А сколько Райол — отцу? Это и есть «благословение нашего дела»?

Тоби сказал, что должен отдать королеве убийцу. Но сегодня убийца — я.

Он появляется у края ширмы. Первая сцена закончена, он уходит последним. Я чувствую его взгляд. Он пытается прочесть по моему лицу, о чем я думаю. Я быстро киваю ему, расправляю плечи в своем нелепом платье и тяжелом парике и выхожу на сцену. Навстречу женщине, которая убила моего отца.

Глава 36

Тоби

Миддл-Темпл-Холл, Лондон

6 января 1602 года

Без пяти восемь

Я расталкиваю актеров, дублеров, портных и рабочих, разыскивая Шекспира. Сначала смотрю в комнате принца, где сидит Бёрбедж с дружками, потом в зале парламента, отведенном остальным. В конце концов я нахожу его за деревянной ширмой у входа в зал. Он прижался к ней лицом, а ногой злобно постукивает по полу. Меня он не слышит — или делает вид. Но когда я касаюсь его плеча, он дергается, будто я его обжег.

— Орсино! — рычит он. — Мне неприятно задавать этот вопрос, но что я могу для тебя сделать?

Времени изворачиваться нет.

— Нужно немедленно подготовить замену Алара.

— Что?! — Шекспир перестает топать. Лицо у него удивленное и испуганное, — Почему? Он что… он ведь не ворон? — Еще одно словечко, предложенное Кэри. Подозреваемый.

Но я не могу ответить на этот вопрос и на все остальные тоже, поэтому только говорю как можно спокойнее:

— Это часть дела. — То есть нашего плана. — Он должен быть готов через пятнадцать минут.

— Не напоминай мне о расписании, которое я сам придумал! И почему ты раньше не сказал? Кресси не готов! Нужен парик, грим, костюм…

— Потому что дело не позволяло сказать раньше. И Кресси должен успеть. Уверен, госпожа Лаветт справится.

— Господь всемогущий! — Он грозит мне пальцем. — Ничего личного, Орсино, но когда все это закончится, я надеюсь больше никогда тебя не увидеть.

Он уходит разыскивать госпожу Лаветт. Я чуть-чуть выжидаю и бегу искать Томаса Алара.

Найти его просто. Он устроился в алькове у дверей комнаты принца — слишком хорош для того, чтобы сидеть с остальными в зале парламента, но недостаточно хорош для «Слуг лорда-камергера». Поэтому он сидит в своеобразном чистилище. Глаза закрыты, плечи под черным платьем напряжены, а госпожа Люси бегает вокруг, добавляя пудры на лицо и красной краски на губы.

— Алар! — окликаю его я. Он не открывает глаз. — Мне нужно с тобой поговорить.

— Я не могу разговаривать. Ради бога, мне на сцену через пятнадцать минут. — Он небрежно взмахивает унизанной кольцами рукой. Этот жест он перенял у Бёрбеджа.

— Это важно, — говорю я.

Госпожа Люси косится на меня. Алар не услышал тревогу в моем голосе, а она услышала.

Я терпеливо добавляю:

— Это касается нашей совместной сцены в пятом акте.

— Эллис, ты не видишь, что я занят? Иди на хрен. — Он открывает глаза. Они обведены сурьмой, и губы нарочно намазаны криво. Он хмурится и в других обстоятельствах выглядел бы смешно. — Отвали. И вопросы свои оставь при себе. Надо было на первой сотне репетиций делом заниматься.

Алар — последний человек, ради спасения которого я готов чем-либо рискнуть. Но у меня остается еще одна крошечная возможность исправить свою ошибку.

Я открываю рот, но меня немедленно перебивают.

— Госпожа Люси, мне нужно, чтобы вы занялись чем-нибудь… — Это Шекспир. Он стоит гораздо ближе ко мне, чем необходимо, и тревожно смотрит на Алара. — Проследуйте за мной, пожалуйста.

Госпожа Люси удивленно раскрывает глаза. Вежливость Шекспира еще убийственнее, чем моя настойчивость. Но когда Шекспир удаляется по коридору, она идет за ним. Алар поворачивается ко мне, уперев руки в бедра.

— Я же тебе велел отвалить!

— Я работаю на королеву.

На мгновение он задумывается, а потом злится, явно не веря.

— Иди к черту.

— Меня наняли отслеживать должников. Искать доказательства их преступлений, а потом отдавать в руки правосудия. Ты в списке людей, за которыми я следил.

Лицо Алара, как у любого бывалого преступника, не меняет выражения. Только дергается желвак на челюсти, выдавая, что мои слова для него — не пустой звук.

— Я ходил