Убить королеву - Вирджиния Бекер

— Я отправил им свой финальный отчет. Сегодня. Поэтому я и опоздал. Я лично относил его в Уайтхолл. В нем я назвал убийцей Томаса Алара.

Я резко зажимаю рукой рот. Тоби прислоняется к стене, пытается пригладить пальцами волосы.

— Он единственный, о ком я почти ничего не узнал. Единственный, кто загадал мне слишком много загадок. Что бы ни случилось сегодня, даже если он невиновен, мне придется посвятить ему еще много часов. Возможно, его будут пытать. А если в его невиновность не поверят, его могут казнить. Но мне нужно было что-то им сказать. Отдать им хоть кого-то.

Все время нашего знакомства с Тоби он был воплощением мужества и уверенности. Но сегодня по его лицу и фигуре видно, что он совершил нечто ужасное. Из-за меня. И это почти невыносимо для него.

— Тоби…

Что бы я ни собиралась сказать, меня прерывает вопль Шекспира из коридора. Он требует Виолу-Цезарио и Орсино. Представление начинается через пятнадцать минут.

— Что мне делать? — спрашиваю я. — Я не знаю… Я…

Тоби снова хватает меня за плечи. На этот раз — чтобы я не дрожала.

— Когда ты собиралась это сделать?

— В пятом акте. В самом конце. — И поспешно, чтобы не растерять остатки мужества, я рассказываю ему все, что мне известно о плане.

В свете свечи я замечаю, какими пустыми делаются его глаза. Так бывает, когда он задумывается. И когда он плетет заговоры, как мне теперь стало известно.

— Выходит, у меня есть два часа, чтобы придумать, как нас из этого вытащить.

— Два часа и пятьдесят семь минут, — поправляю я.

Тоби закрывает глаза.

— Делай все, как собиралась. Ничего не меняй. Если ты что-то изменишь, они насторожатся. А этого нельзя допустить, пока ты не уйдешь. Пока не станет слишком поздно что-то предпринимать.

Он открывает передо мной двери и выпускает в коридор. Я успеваю сделать всего несколько шагов, когда Шекспир хватает меня за локоть и шипит в ухо, что королева здесь, а я, видно, хочу с ума его свести. Он с силой вталкивает меня в толпу актеров.

Через мгновение Тоби проскальзывает прямо передо мной. И тут трубят трубы. Все головы поворачиваются. Тоби выпрямляется, будто становясь на дюйм выше. Шекспир приглаживает волосы. В здание входит королева.

От страха я не могу пошевельнуться.

Будто почувствовав это, Тоби поворачивается ко мне, не думая о благоговении перед королевой и царящей вокруг суете. Он опускает руку в карман расшитого костюма и достает что-то, а я не вижу, что именно. Потом он разжимает ладонь, и я сразу узнаю веточку терновника из венка, который он вчера надел мне на голову. Он заправляет нежный, пахнущий миндалем цветок мне за ухо.

Знает ли он, что в южном Девоне ведьмы носят терновник, чтобы защититься от зла? В Корнуолле он считается символом защиты и мести одновременно. А в кельтских легендах его называют хранителем темных тайн. А еще именно из него был сделан венец Христа.

Или это просто цветок, который юноша дарит девушке, зная, что может больше никогда ее не увидеть.

— Покорны мне все жребии людские, — шепчет он. — Я властвую над колесом фортуны[18].

Любимая строка из любимой пьесы любимого драматурга — пьесы об удаче, дерзости и невозможных деяниях. О богах. Вот только Тоби, которого я знаю, не станет полагаться на удачу.

Глава 34

Тоби

Миддл-Темпл-Холл, Лондон

6 января 1602 года

Семь часов

Темно.

Темно, хотя зал освещают тысячи свечей. Подсвечники расставлены на полу через равные промежутки, чуть выше деревянных панелей в штукатурку вбиты стальные скобы для свечей, но этого все равно недостаточной

Недостаточно, чтобы скрыть ее лицо, ее высокомерие, ее великолепие и ее ожидания. Королева. Она ожидает представления — ожидает от меня. Она сидит в первом ряду, разодетая в алое, золотое, зеленое и оранжевое. Платье ее — всех цветов радуги, а украшают его все каменья, какие только есть на свете. Жемчуга, огромные до непристойности, обвивают ее шею, оттягивают уши, отягощают пальцы. Она — самая яркая вещица в этом зале. И самая опасная в любом зале.

Слева от нее сидит Сесил, облаченный в черное. Справа — Кэри, также в черном. Возле них жены, а позади — остальные члены Тайного совета, Ризли, Эгертон, Бэкон и прочие аристократы, политики и придворные. Воздух звенит от предвкушения и радости тех, кто удостоился приглашения. Королева беседует с ними благосклонно и живо, демонстрируя знаменитое обаяние Тюдоров.

Но если приглядеться к ней поближе, как делаю я, нельзя не заметить, что ее темные мрачные глаза бегают. Ей, как и всем хищникам, не нужен свет. Она видит каждое лицо, каждую гримасу, каждую улыбку и каждую морщину на лбу, все запоминает и откладывает на потом, чтобы использовать во зло или во благо. Чаще — во зло.

И тут, как будто я произнес эти слова вслух, она смотрит на меня. Я стою в дверях, первым в длинном ряду взволнованных актеров, потому что мне и выходить на сцену первым. Она не должна меня увидеть. Я скрыт ширмой, решетчатым деревянным экраном, заменяющим здесь занавес, отгораживающим публику от беспорядка за кулисами и нашей суеты. Но если Непобедимая Армада не смогла остановить королеву, французские заговорщики не смогли остановить королеву, Эссекс и его люди не смогли остановить королеву, французская королева не смогла остановить королеву… деревянный барьер тем более не может ее остановить.

Ее взгляд находит меня и замирает, как будто она видит меня насквозь, видит мое черное сердце. Оно бьется не в лад со стуком барабанов — на сцену вышли музыканты с трубами, тамбуринами, колесными лирами. Портные бегают между актерами, злые, как осы, расправляют платья, подкалывают камзолы, подтягивают чулки, поправляют парики и шляпы. Я слышу Бёрбеджа и Тули, которые опять бормочут свои вычурные скороговорки, упражняя голос («Рыла свинья белорыла, тупорыла; полдвора рылом изрыла, вырыла,