Русский транзит 2 - Вячеслав Барковский

Ксюша и Паша, который наконец нашел в себе силы идти без посторонней помощи, были уже за насыпью метрах в двухстах от вагонов, когда братва попрыгала с платформы на землю и стала озираться по сторонам, вытащив свои «пушки».

Пригнувшись как можно ниже к земле, беглецы продолжали свой побег к лесу Ксюша впереди, держа за руку задыхающегося Пашу, — как вдруг один из братвы показал на них рукой. и что-то крикнул. Но, к счастью, беглецы были уже у самого леса.

— Нет смысла бежать, они все равно нас догонят, — говорил на бегу Паша. Ксюша, дайте мне «пушку» Крестовского. Думаю, что теперь я смогу… По крайней мере с Николаем Николаевичем этим сочтусь, а там как повезет… Ведь они думают, что у меня нет оружия. Бегите Ксюша до станции, там они вас не тронут.

— Я останусь с вами. Вы мне еще не сказали, что с Крестовским.

— Не знаю, при мне он был без сознания. Его притащили двое охранников, Болек и Лелик.

— Вы думаете он жив? — остановившись, тихо спросила Ксюша.

Паша Колпинский опустил глаза и так же тихо ответил:

— Теперь не знаю… Тогда, как мне кажется, он был жив, просто его оглушили…

— Где он теперь может быть? — спросила Ксюша дрожащим от волнения голосом, быстро пробираясь сквозь заросли в направлении станции.

— Наверное, где-то там, где остановились вагоны. А может…

— Что может?! Крестовский жив, я знаю Счастливчика! — Твердо и даже как-то грозно оказала, не обернувшись Оксана Николаевна, продолжая бежать.

Бегущий сзади Паша не стал разуверять девушку: он-то был уверен, что Петенька сейчас лежал где-нибудь под лапником с простреленным затылком.

Голоса преследователей и хруст ломаемых сучьев были слышны уже где-то метрах в ста от Паши и Ксюши. И Паше стало ясно, что теперь им вряд ли удастся уйти от погони. Внезапно он схватил Ксюшу за плечо и остановился. Девушка развернулась к Паше, и он, задыхаясь, сказал ей:

— Все, теперь не уйдем. Кто-нибудь из них через пару минут обязательно догонит нас. Ксюша, оставьте мне «пушку» и бегите отсюда… Я вам как обуза, только мешаю. Поймите, не уйти нам теперь, не уйти…

Оксана Николаевна посмотрела на Пашу, силы которого действительно были на исходе: он со свистом втягивал через открытый рот воздух и почти захлебывался дыханием, с трудом произнося фразы. Некоторое время она стояла, молча глядя на раненого: ей было ясно, что как только она побежит, он начнет стрелять и сразу себя обнаружит. Преследователей было четверо. Следовательно, Пашу моментально окружат и… А потом, она оставалась без оружия и без надежды хоть как-то помочь Крестовскому, который — Ксюша почему-то не сомневалась — был еще жив.

— Ладно, сейчас мы узнаем, жив ли Крестовский.

— А я вам говорю, Ксюша, бегите отсюда скорее! — захлебываясь, прошептал ей Паша — где-то уже совсем рядом трещали сучья. — Вы же видите, они уже тут. Дайте сюда оружие. Может, мне повезет…

— Держите пистолет… и быстрее ложитесь сюда. Правда, здесь сыро, но ничего… Давайте, я вас накрою ветками: будет не видно. Только, ради Бога, не стреляйте сразу.

— Бегите, я вам говорю! Что вы задумали?

— Сыграю еще раз Троянского коня.

Болек хрустел сучьями, как заправский медведь-шатун, готовый разорвать первого, кто попадется на пути. После того как они спрыгнули на землю и старый козел засек бегущих к лесу Пашу и какую-то женщину, Болек передал старому Патину «пушку», и они, рассыпавшись веером, начали прочесывать лес. Пару минут назад Болек услышал чьи-то голоса: один явно принадлежал женщине. Что и говорить, Болек был совсем не прочь заработать пятьсот «зелененьких». Правда, при этом он не собирался с кем-либо, даже со вторым «акробатом», делить призовую «зелень».

Выпрямившись в полный рост, он шел вперед быстрым шагом с «пушкой» в руке, вовсе не опасаясь получить пулю в лоб, поскольку беглец был безоружен. Проломившись сквозь мелкий кустарник, он вдруг вышел на поляну, где увидел лежащую на пригорке девушку, вероятно, ту самую, которая убегала вместе с Колпинским.

Запрокинув полные смуглые руки за голову, девушка лежала во влажном мху на небольшом пригорке, словно кто-то с силой швырнул ее туда, и она, упав навзничь, от удара потеряла сознание Бежевая юбка ее задралась выше колен и заголила стройные загорелые ноги с бархатистой кожей. Темно-русые волосы тяжелой шелковой волной рассыпались по мху и кустам черничника. На щеках алел румянец, а по-детски припухлые губы были приоткрыты, обнажая несколько крупных жемчужин. Совсем забыв о преследовании беглецов, Болек впился в девушку глазами и, пробежав ее взглядом с ног до головы, с трудом проглотил сухой горячий комок. Теперь его внимание было поглощено этой лежащей во мху молодой — не старше двадцати пяти женщиной, которая, пожалуй, занимала сознание Болека в большей степени, чем премиальный фонд.

Стараясь не дышать, Болек подошел к девушке и склонился над ней, вдыхая едва уловимый аромат каких-то цветов, смешанный с щекочущим ноздри тончайшим запахом молодости и здоровья. Голова у него вдруг невыносимо закружилась от нетерпения, сердце глухо запрыгало в недрах его огромной груди, и он, повинуясь нахлынувшему тяжелой горячей волной желанию, чуть не упал на девушку, готовый тут же растерзать или даже целиком проглотить ее… Но Болек лишь удивленно дотронулся до девушки, и она вдруг зашевелила губами и отвернула голову в сторону. Грудь ее начала мерно вздыматься перед самым носом у «акробата». Этого он уже не смог снести. На всякий случай воровато посмотрев по сторонам, Болек лег в мох рядом и, нетерпеливо сунув свою «пушку» в карман, прильнул к девушке, жадно обхватив ее своими огромными руками. Дрожь прошла по всему ее телу, и она чуть слышно застонала, поворачивая голову то вправо, то влево. Губы ее что-то беззвучно шептали… Хмель забродил у Болека в крови, какой-то неуемный горячий ветер засвистел у него в голове, выметая оттуда весь сор нехитрых мыслей и оставляя лишь голую равнину, выжженную зноем желания. Когда губы его бескровного рта с желтыми и острыми, как у мелкого грызуна, зубами коснулись перламутровой свежести ее губ, Болек увидел у своего носа огромную «пушку», дуло которой девятимиллиметровой черной дырой холодно заглядывало прямо в душу, уже приготовленную для сладкого удовольствия.

— Ну, слезай, Болек, покайфовал и хватит, — сказал Паша шепотом откуда-то из-за спины «акробата», шаря у него в карманах, — только тихонько, без резких движений, а то братва, не дай Бог, услышит, и мне придется провентилировать тебе мозги. Ведь интересно: сколько извилин у тебя в голове? А вдруг там одна кость?

Паша Колпинский извлек из кармана Болека его оружие и легонько пихнул его носком ноги в бок.

— Ну давай, отваливайся от девушки. Я смотрю, ты на дармовщинку любишь? Не хорошо, такие «бабки» зарабатываешь, а все норовишь на халяву.

Оксана Николаевна оттолкнула от себя оцепеневшего «акробата» и вскочила на ноги, одергивая юбку и оглядываясь по сторонам. Она прислушивалась к лесу. Преследователи, вероятно, уже миновали их, поскольку треск сучьев и отчаянная, доходящая до истошного крика брань Николая Николаевича слышалась метрах в ста впереди них.

— Паша, отдайте мне теперь мой, — сказала Оксана Николаевна, указывая на «пушку» Крестовского.

Взяв из рук Паши оружие, она подошла к сидящему на пригорке Болеку и с силой приставила к его лбу холодное дуло, оцарапав надбровие.

— Где тот человек, у которого вы взяли этот пистолет? Отвечайте мне. Уверяю вас, его жизнь для меня несомненно дороже вашей, так что я даже не буду обременять товарища (Ксюша показала на Пашу) неприятной просьбой прикончить такого негодяя, как вы. Я это сделаю сама и через две секунды. Где он? Раз, два…

Глаза у Болека вылезли из орбит от такого неожиданного сюжетного поворота. Он вдруг понял, что сейчас эта нежная и прекрасная действительно вышибет ему мозги.

— Там, — быстро ответил он на счет «два».

— Где там? Он жив?

— Жив, жив. Он там, за трансформаторной будкой под листом фанеры.

— Где эта будка?

— Отсюда где-то в километре…

Ксюша замерла, прислушиваясь. Преследователи возвращались, они кричали звали Болека.

— Они ищут его. Минуты через две будут рядом, — шепотом сказал Паша, наставляя на Болека его «пушку» и словно раздумывая, не прикончить ли свидетеля, который покорно молчал, преданными глазами глядя то на Пашу, то на девушку, понимая, что любое даже незначительное слово может теперь решить их сомнения не в его пользу.

— Павлик, ты же меня знаешь, — начал шепотом Болек, — я ведь против тебя никогда ничего не имел. Это же все старый козел, он заставил, разорался А мне ведь на него с высокой колокольни, мне ведь все равно и на контейнер этот плевать я хотел… — говорил шепотом Болек, пытаясь оттянуть смертельную развязку.

Бледный, с голубыми от слабости и потери крови губами. Паша стоял перед самым «акробатом» и совсем не слушал его. Ему вновь стало плохо: ноги и руки слабели, и он чувствовал, что каждую секунду может упасть. Братва была где-то уже совсем рядом У Паши вдруг подкосились колени, закружилась голова, и тошнота вместе со слабостью подкатилась к самому горлу. Но перед тем как упасть, он резко опустил свой кулак с выступающей из него рукояткой на голову Болека…