Нахалки. 10 выдающихся интеллектуалок XX века: как они изменили мир - Мишель Дин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Покинув Post, Эфрон стала работать внештатно. Первой редакцией, которая почуяла в ней классного рецензента и стала использовать ее талант во всю мощь, была New York Times Book Review. Именно там Эфрон напечатала пародию на Айн Рэнд, писавшую, по словам самой Эфрон, в стиле «Хемингуэя с сотрясением мозга»:
Двадцать пять лет назад Говард Рорк смеялся. Голый, на краю обрыва, с раскрашенным лицом, с ярко-апельсиново-цедровыми волосами, с телом, сложенным из чистых прямых линий и углов, где каждое закругление упиралось в гладкие четкие плоскости, Говард Рорк смеялся.
В любую тему, полученную от этой редакции, Эфрон вгрызалась с аппетитом. Один из первых ее очерков был о Дике Каветте, ведущем ток-шоу, где писатели дискутировали о понятиях, слишком сложных для содержимого его идеально причесанной головы. Менеджер Каветта называл его «Мистер Телевидение», и поначалу это Каветта, кажется, смущало. Но когда он стал отнекиваться, что такого титула не заслужил, то написал четыре объемных абзаца с перечислением всяких мелочей. Эфрон процитировала их подряд, чтобы читатель увидел, как поглощен собой Каветт:
Еще мне приходят письма с вопросом, почему я всегда в одном и том же галстуке. Это не так. У меня два галстука.
Она написала оценочную статью о журналисте (впоследствии кинокритике) Рексе Риде, в которой заметила, что он «нагл, пронырлив, циничен, смотрит в упор бесстыжими глазами и нас всех успешно превращает в вуайеристов». И этим, как она ясно дала понять, исчерпывается список качеств, которые ей в нем как в писателе нравятся.
Тем не менее Эфрон не сохранила практически ничего из этих ранних произведений, и при сравнении их с более поздними можно заподозрить, что дело тут, на самом деле, в банальности предложенной редактором темы. В шестьдесят девятом она написала для New York Times статью «Куда книжный народ сходится поесть», посвятив ее напрашивающейся на издевку склонности агентов, редакторов и авторов – долгим издательским обеденным перерывам. Подход к теме был выбран деликатный, хотя в конце Эфрон добивается от одного агента признания, что «обед – это два часа вне работы, и можно бы это время потратить на деловые звонки».
Конечно, ей приходилось быть осторожной, чтобы сохранить возможность зарабатывать на жизнь. В интервью того периода (и более позднего) она говорит, что до семьдесят четвертого года зарабатывала самый минимум – не более десяти тысяч долларов в год. Эфрон, как до нее Зонтаг, писала ради денег статьи для женских журналов, особенно для Cosmopolitan. Это редко доставляло ей удовольствие, потому что – в ее формулировке – их нельзя было писать «на том интеллектуальном уровне, который наилучшим образом подходил мне как автору». И вполне оправданно подозрение, что раздражение от этой работы (особенно когда ее заказывала Хелен Гёрли Браун) отчасти подтолкнуло Эфрон к женскому движению. Предлагавшиеся темы были именно такие, как можно ожидать: смена имиджа, путешествия, секс, танцовщицы из клуба Copacabana.
Но один раз Хелен Браун позволила Эфрон сделать кое- что отличное от гламурной плесени Cosmopolitan. Возможно, она обиделась на писания модного таблоида Women’s Wear Daily (там часто отслеживали редакторскую деятельность Браун в выражениях весьма нелестных) и разрешила Эфрон об этом журнале написать. От имиджа, который пыталась создать журналу его редакция, Эфрон не оставила камня на камне. Не журнал, а макулатура со сплетнями, написала она, рассчитанная на узкую аудиторию «Настоящих Леди», изнеженную жизнь которых она безжалостно пригвоздила к позорному столбу: «Какая-то есть в этом неловкость – целый день бить баклуши с перерывом на обед». И даже едкость в этом журнале – суррогатная, предлог посмеяться над внешностью знаменитостью и эти насмешки назвать журналистикой.
Эфрон издевалась над модным журналом в его же стиле: из-под маски доверчивого веселого дурачка, принимающего все за чистую монету, выдавала убийственные замечания о женщинах, известных в своей профессии. Издевалась над их внешним видом, над их личной жизнью, и над их профессиональной деятельностью – тоже. Позже Эфрон писала, что Women’s Wear Daily грозился подать на нее в суд, «не заметив иронического сходства в интонации и стиле».
Но пока Эфрон писала для Cosmopolitan, она – и, наверное, Хелен Гёрли Браун следовало бы это предвидеть – собирала материал на журнал, а конкретнее – на его редактора. Ее статьи привлекли внимание редакторов Esquire, и первой статьей Эфрон, которую они опубликовали, был очерк о Хелен Браун, где подчеркивались все худшие стороны ее личности. С точки зрения Эфрон, главная беда Браун заключалась не в том, что на критику она отвечала криком, и не в «пропаганде морального разложения» – в чем обвиняли ее критики за такой, например, совет молодым женщинам, как встречаться с женатыми мужчинами. Эфрон обвинила своего бывшего редактора в одной вещи, которую с такой ясностью мог увидеть лишь автор, для этого журнала когда-то писавший: в оскорблении интеллекта женщин вообще.
Она показывает, и весьма убедительно, что на свете есть больше миллиона женщин, готовых потратить шестьдесят центов, чтобы читать не о политике, не о женском освободительном движении, не о войне во Вьетнаме, а только о том, как заполучить мужчину.
Эта мнение напоминает мнение о той же Хелен Гёрли Браун, высказанное Джоан Дидион. В своей статье Джоан сетовала на вульгарность редактриссы, желающей быть «маленькой принцессой: женщиной, для которой стал реальностью вкрадчивый шепот обещаний ее собственных книг и всех рекламных объявлений, девушкой, в жизни которой происходят События». Но Эфрон писала без чувства презрительного превосходства: она, в отличие от Дидион, понимала привлекательность этой отвязности, поэтому и Хелен Браун атаковала с более демократичных позиций. Эфрон признавала, что сама была читателем и автором Cosmopolitan. «Как обижаться на человека, который тебя знает как облупленного?» – спрашивала Эфрон. Разумеется, расположение Хелен Браун к Эфрон испарилось сразу. Ее страшно разозлила эта статья, особенно приложенная к ней фотография, но через несколько дней она Эфрон простила.
Следующими мишенями гнева Эфрон стали профессор античной филологии Йельского университета Эрик Сигал, автор романа-бестселлера «История любви», и поэт Род Маккьюэн. Эфрон сразу сказала, что любит треш, особенно романы Жаклин Сюзанн. «Я никогда не считала, будто китч убивает», – написала она. Но сентиментальность Сигала и Маккьюэна она находила невыносимой. Невыносимы были и их образы, созданные СМИ, особенно Сигала. В то время его роман конкурировал за первое место в списке бестселлеров со «Случаем портного» Филипа Рота, и Сигал имел привычку произносить речи, осуждающие «графическое описание» секса у Рота. (В «Истории любви», что
