Легенды рябинового леса - Оливия Вильденштейн

и Лили мы охраняли порталы. Их там сотни! Я точно не мог уйти.

— И всё же ты сделал это.

— Потому что метка начала выходить из строя. Мигала. Гасла, — его глаза впились в мои. — Я думал, ты… Я думал, ты умерла.

— К несчастью для тебя, я этого не сделала.

— Да. Было бы намного проще, если бы ты это сделала.

Я вздрогнула.

— Ты действительно понятия не имеешь, чего я хочу? — его голос стал таким же грубым, как и взгляд.

Внезапно меня осенило.

— Ты хочешь, чтобы я прочитала книгу! Тебе удалось напечатать её, и теперь ты хочешь, чтобы я её прочитала.

— Что?

— Книга. Ты нашёл коробку. А потом вы её напечатали, не так ли? Была ли кража вообще реальной? — я скрестила руки на груди. — Или ты притворился, что её украли, чтобы я не получила копию в руки?

— О чём, чёрт возьми, ты говоришь?

— Это вопрос «да» или «нет».

Он бросил на меня страдальческий взгляд.

— Как ты могла даже намекнуть на такое?

Мои руки затекли, как и всё остальное тело.

— Просто ответь на вопрос.

— Я вернул коробку, — медленно сказал он, — но он расплавил металлические пластины.

Я наблюдала, как боль превращается во что-то совершенно другое. Сожаление? Чувство вины?

— Холли оставила инструкции, что если фейри попросит коробку, всё внутри должно быть уничтожено. Если бы я не появился, ты бы получила свою книгу, — его голос был низким, недовольным. — Мне жаль, что я пытался спасти положение.

Как тающая глыба льда, моя напряжённая поза растаяла, и мои руки разжались, упав обратно по бокам.

— Если он знал, кем ты был, тогда он знал, кем была Касс.

— Она даже не знает, кто она такая. И он не охотник, так что он никак не мог её почувствовать.

Он подошёл к окну, положил руки на подоконник и посмотрел на тёмный город.

— Тогда кто же он такой?

— Друг твоих предков. Знающий друг. Я не заметил в нём ничего магического, — он сжал губы, затем слегка расслабил их. — Я оставил его в довольно плохом состоянии.

— Он будет жить? — спросила я

Он повернул голову в мою сторону.

— Я не хожу и не убиваю людей.

Я ничего не сказала, просто уставилась на его безупречные костяшки пальцев. Они не обнаруживали никаких признаков имевшей место борьбы. С другой стороны, он не был сделан из крови, поэтому на его плоти никогда не было синяков.

— Ты сердишься на меня? — спросил он после долгого молчания.

Я снова посмотрела на отражение его лица в стекле.

— За то, что наказал этого человека? Нет, — ещё одна волна тишины пронеслась над маленькой больничной палатой, над нами. Всё это время я не сводила с него глаз. — Хотя мне немного обидно, что ты раньше обращался со мной как с предателем.

— Здесь то же самое, — он отодвинулся от окна и повернулся ко мне.

— Мне больно, что ты не хочешь быть моим другом, — продолжила я.

— Почему это так больно?

— Потому что, Эйс, хочешь верь, хочешь нет, но ты мне небезразличен.

— Если бы я был тебе не безразличен, ты бы доверяла мне.

— Как будто ты мне доверяешь? — я выстрелила в ответ. Моё дыхание вырывалось короткими, резкими рывками, сердито ударяясь о нёбо и язык. — А теперь не мог бы ты, пожалуйста, сказать мне, почему ты всё ещё здесь? Я устала. Я действительно устала. И мне больше не хочется играть в игры в угадайку.

Как будто подпитываемый его эмоциями, жар его кожи, казалось, удвоился. Он вспыхнул в неглубоком пространстве между нашими телами. Лизнул мою кожу. Я вздрогнула, когда он пришёл на смену холоду.

Его глаза остановились на моём лице, впитывая каждое моё подёргивание, прищурившись на моём дрожащем рте. Он выглядел бесконечно взбешённым, и, хоть убей, я не понимала почему. Я ответила на все его вопросы. Он ответил на все мои вопросы. Из-за чего ещё оставалось бороться? Из-за чего ещё было злиться?

— Эйс, чего ты хочешь? — спросила я мягко, но резко.

Наконец-то я получила свой ответ. Это определённо был не тот ответ, которого я ожидала.

Он схватил меня за обе стороны лица и прижал свои губы к моим. Его быстрые вдохи наполняли мой рот, согревали мой язык, заставляли пылать каждый дюйм кожи на моём теле. Его обжигающие пальцы прошлись по всей длине моей шеи, по изгибу плеч, запутались в моих волосах, обхватили мой затылок.

Он заставил мои губы приоткрыться ещё больше, прикоснулся своим языком к моему. Его вкус, его тепло вызывали у меня головокружение и эйфорию. Это вернуло меня в Детройт, в ресторан на крыше, где я сгорала от унижения. Теперь я сгорала от желания. Изысканного желания.

Наконец я поцеловала его в ответ, соответствуя его голоду, его импульсу, его интенсивности. Я поцеловала его за все те разы, когда он спасал меня, и за все те разы, когда он защищал меня, за все те разы, когда мы ссорились, и за все те разы, когда мы мирились. Я поцеловала его, потому что мечтала поцеловать его в течение нескольких дней… недель. И было так больно думать, что этого больше никогда не случится.

Я боялась остановиться, боялась, что если я отстранюсь, он никогда больше не поцелует меня. Так что я этого не сделала. И он тоже этого не сделал. Я обхватила его руками за шею и притянула ближе к себе, пока его грудь не оказалась прижатой к моей, пока его сердцебиение не проникло в моё.

Затаив дыхание, мы, наконец, оторвались друг от друга, но ни один из нас не отпустил другого. Мои губы чувствовали себя так, словно они были в огне. Я лизнула их, чтобы убедиться, что это не так, а затем снова лизнула, потому что моя слюна действовала как желанный охлаждающий бальзам.

Глаза Эйса блуждали по ним. Он не разговаривал. Одна его рука всё ещё теребила и перебирала мои длинные волосы, другая — просто задержалась на моём обнажённом позвоночнике, прямо над эластичным поясом моих чёрных трусиков. По крайней мере, тот, кто раздевал меня, не раздел меня полностью.

— Я думала, ты хотел убить меня, — прошептала я ему в губы.

Его губы изогнулись.

— Иногда я этого хочу, — его голос был хриплым. — Однако в большинстве случаев я просто хочу отвести тебя в уединённое место.

Он потянул меня за волосы, запрокидывая мою голову назад. Я втянула воздух сквозь зубы, что сделало его ухмылку совершенно дерзкой.

— И просто чтобы ты знала,