Смерть внезапна и страшна - Энн Перри

– Я… пожалуй, не помню. Тогда такой поступок казался вполне естественным. Надо было выяснить, что туда попало, и уладить ссору между сиделками. Ведь мы с доктором Беком и вышли, чтобы прекратить скандал.

– Понимаю. Вполне естественная причина. Не окажете ли вы любезность суду, рассказав о том, что произошло дальше?

Леди Дэвьет сильно побледнела и не без усилий овладела собой. Ловат-Смит одобряюще улыбался ей.

– Через миг-другой послышался шум… – Затаив дыхание, Калландра поглядела на Уилберфорса. – Из желоба вывалилось тело и упало в корзину, подставленную под него.

От продолжения ее избавили шум и возгласы ужаса, раздавшиеся на галерее для публики. Кое-кто из присяжных охнул, а еще один из них даже потянулся за платком.

Стэнхоуп на скамье подсудимых чуть вздрогнул, но продолжил смотреть на свидетельницу, не отводя от нее глаз.

– Сперва я решила, что это съехала вниз уборщица, – продолжила она. – Но тут она тоже свалилась в корзину и сразу же принялась карабкаться наружу. Мы помогли девочке, чуть ли не вытащили ее оттуда, и, поглядев на первое тело, поняли, что перед нами мертвая женщина.

В зале сразу стало тихо, и негромкие шепотки мгновенно смолкли.

Рэтбоун посмотрел на скамью подсудимых. Существенно даже выражение лица человека, пребывающего на этом месте. Адвокат знал, что обвиняемые своим поведением нередко восстанавливают против себя суд, однако сейчас он мог не беспокоиться. Сэр Герберт казался серьезным и собранным, и на лице его можно было заметить одну только скорбь.

– Понимаю. – Ловат-Смит чуть приподнял руку. – Но как вы поняли, что перед вами мертвая женщина, леди Калландра? Я слышал, что вы знакомы с медициной… Если я не ошибаюсь, ваш покойный муж был армейским хирургом. Не могли бы вы в порядке любезности описать нам вид тела? – Он улыбнулся, чтобы оправдаться. – Приношу извинения за то, что прошу вас рассказывать о столь скорбном предмете, однако я заверяю вас: это необходимо для суда. Поймите меня правильно.

– Это было тело молодой женщины в сером платье сиделки, – начала миссис Дэвьет негромко, и голос ее задрожал от волнения. – Она осталась лежать лицом вверх, согнув спину и подняв обе ноги. Никто, оставаясь в здравом уме, не примет подобной позы. Поглядев на нее внимательней, мы увидели, что глаза ее закрыты, лицо посерело, а на горле заметны черные пятна. Тело ее оказалось холодным.

С галереи для публики донесся общий долгий вздох. Кто-то хлюпнул носом. Двое присяжных переглянулись, а еще один качнул головой с очень серьезным видом.

Рэтбоун сидел за своим столом без движения.

– Еще один вопрос, леди Калландра, – попросил Уилберфорс извиняющимся тоном. – Вы были знакомы с этой молодой женщиной?

– Да, – лицо Калландры побледнело. – Это была Пруденс Бэрримор.

– Одна из сестер милосердия, работавших в вашей больнице? – Обвинитель отступил на ярд. – Практически лучшая, не так ли? Насколько мне известно, это она служила в Крыму вместе с Флоренс Найтингейл?

Оливер подумал, не следует ли ему заявить протест: его оппонент явно нагнетал страсти. Но попытавшись лишить Пруденс Бэрримор посмертного признания, адвокат только причинил бы ущерб своему делу. Это прекрасно понимал и Ловат-Смит, что было отчетливо видно по его задиристой позе, словно бы Рэтбоун не представлял для него никакой опасности.

– Она была превосходной женщиной буквально во всех отношениях, – негромко ответила Дэвьет. – Я самым искренним образом уважала погибшую и симпатизировала ей.

Уилберфорс наклонил голову:

– Благодарю вас, сударыня. Суд выражает вам свою благодарность за выполнение, безусловно, весьма тяжелого для вас долга. Благодарю вас, больше у меня нет вопросов.

Судья наклонился вперед, когда свидетельница чуть шевельнулась:

– Если вы не против, прошу вас задержаться, леди Калландра. Быть может, мистер Рэтбоун захочет расспросить вас.

Дэвьет раскраснелась, словно осознав собственное неразумие, хотя на самом деле не сделала даже шагу.

Ловат-Смит вернулся к своему столу, а Оливер, встав с места, подошел к свидетельской трибуне и поглядел на леди: его огорчило это осунувшееся лицо.

– Доброе утро, леди Калландра, – начал он неторопливо. – Мой ученый друг закончил свои вопросы, установив личность убитой. Но, быть может, вы сообщите суду, как поступили, убедившись, что ей уже ничем нельзя помочь?

– Я… мы… С нею оставался доктор Бек, – чуть запнулась свидетельница, – чтобы к телу никто не мог подойти, а я отправилась сообщить о случившемся сэру Герберту Стэнхоупу, чтобы он мог послать за полицией.

– Где вы обнаружили его?

– В операционной. Он был занят.

– А как он реагировал, узнав об убийстве… если вы помните?

Вновь все лица повернулись к скамье подсудимых: люди с любопытством разглядывали сэра Герберта, замирая в сладком ужасе.

– Конечно, он был потрясен и велел мне обратиться в полицию, как только понял, что дело подлежит их компетенции, – сказала миссис Дэвьет.

– О? Значит, он не сразу это осознал?

– Быть может, по моей вине, – призналась леди. – Возможно, я неловко выразилась и он мог решить, что речь идет о естественной смерти. В госпитале они нередки.

– Конечно. А обнаружил ли он испуг или волнение?

Тень горького удивления пробежала по лицу свидетельницы:

– Нет, он был совершенно спокоен и, как я полагаю, закончил после этого операцию.

– Успешно? – Рэтбоун уже знал, что та операция завершилась вполне благополучно, иначе он бы об этом не спрашивал. Адвокат вполне отчетливо помнил лицо Стэнхоупа, отвечавшего ему на этот вопрос, и откровенное недоумение в глазах хирурга.

– Да. – Калландра встретила его взгляд, и выражение ее глаз свидетельствовало о том, что она все поняла.

– Человек со спокойной совестью и твердой рукой, – заявил защитник, отметив, что присяжные тоже глядят на скамью подсудимых.

Ловат-Смит поднялся на ноги.

– Да-да, – проговорил судья Харди, махнув рукой. – Мистер Рэтбоун, прошу вас придержать свои наблюдения до вашего выступления. Леди Калландра не присутствовала на операции и не может иметь о ней собственного суждения. Вы заранее выяснили, что пациент выжил… я не ошибся? Да, естественно. Прошу, продолжайте.

– Благодарю вас, милорд. – Оливер поклонился. – Леди Дэвьет, можно ли считать, что вы сразу же информировали о случившемся полицию в лице некоего инспектора Дживиса и на этом ваше участие в деле закончилось?

– Нет, я… прошу вашего прощения! – Калландра моргнула, и лицо ее стало еще бледнее. Тень страха промелькнула в ее глазах, а рот женщины на миг скривился.

– На этом ваше участие в деле закончилось? – повторил адвокат. – Вы не принимали больше никаких действий?

– Нет, я… – снова начала свидетельница и опять смолкла.

– Так что же вы сделали дальше?

В зале зашевелились, зашуршали, сминаясь, шелк и тафта: слушатели подались вперед. Все присяжные повернулись к Калландре, и судья тоже поглядел на нее вопросительно.

– Я… я наняла частного детектива, своего знакомого, – ответила попечительница госпиталя едва слышно.

– Не могли бы вы повторить так, чтобы суд вас услышал, – вмешался Харди.

Глядя на Рэтбоуна, миссис Дэвьет повторила свой ответ уже более четко.

– А почему вы так поступили, леди Калландра? Или вы сочли полицию недостаточно компетентной и неспособной справиться с этим делом? – Уголком глаза защитник заметил, как напрягся Ловат-Смит, и понял, что удивил обвинителя.

Леди прикусила губу:

– Я усомнилась в том, что они найдут преступника. Подобное случается отнюдь не всегда.

– Действительно, – согласился Оливер. – Благодарю вас, леди Калландра. У меня больше нет к вам вопросов.

Но, прежде чем судья успел отпустить свидетельницу, со своего места вновь поднялся обвинитель:

– Леди Калландра, считаете ли вы, что на этот раз полиция нашла правильный ответ?

– Я протестую! – немедленно воскликнул адвокат. – Мнение леди Калландры, при всем моем уважении к ней, не является профессиональным и не относится к нашему делу.

– Мистер Ловат-Смит, – судья Харди чуть качнул головой, – если вам больше нечего сказать, я с общей нашей благодарностью отпускаю леди Калландру.

Уилберфорс опустился на свое место, сжав губы и стараясь не глядеть на оппонента. Тот улыбнулся, не испытывая, впрочем, удовлетворения.

Ловат-Смит вызвал следующего свидетеля, инспектора Дживиса. Бесспорно, полисмену не раз приходилось давать показания перед судом – во всяком случае много чаще, чем всем остальным, – однако он казался чужим в этом зале. Высокий белый воротничок чересчур стискивал его горло, а рукава оказались на дюйм короче, чем следовало бы.

В своих показаниях инспектор ограничился установленными им фактами, не добавляя ни своих эмоций, ни мнения. Но присяжные словно впитывали каждое его слово, и только раз-другой некоторые из них оборачивались, чтобы посмотреть вверх, на сэра Герберта.