Смерть внезапна и страшна - Энн Перри

– Как я могу помочь вам это сделать? – серьезным голосом осведомился врач. – Вполне естественно, я снова и снова продумывал это дело… Как, наверное, и все мы. Но я не смог придумать ничего такого, что могло бы помочь сэру Герберту. Конечно, я могу под присягой подтвердить его высокую профессиональную квалификацию и личную добродетель, если вы этого хотите.

– Надеюсь на это, – согласился Монк. – Но могу я узнать ваше мнение неофициально… виновен ли сэр Герберт, с вашей точки зрения?

Кристиан почти не удивился этому вопросу:

– Я отвечу вам не менее откровенно, сэр. Я считаю подобное крайне маловероятным. Ничто из того, что я знаю о Стэнхоупе из личного опыта и понаслышке, не предполагает, что он способен на столь буйную, разнузданную… чрезмерно эмоциональную реакцию.

– А как давно вы с ним знакомы?

– Я проработал с ним чуть меньше одиннадцати лет.

– И вы подтвердите свое мнение под присягой?

– Конечно.

Детективу следовало заранее подумать и о том, что сумеет извлечь из этого врача искусный обвинитель своими изобретательными вопросами. Но время требовало открытий – иначе можно было и опоздать. Он выяснил все, что намеревался узнать, и продуманные ответы Кристиана не допускали сомнений. Поэтому через полчаса Уильям встал, поблагодарил доктора Бека за откровенность и потраченное на него время и отбыл.

Беседа казалась на удивление неудачной, а ведь ему следовало бы дать необходимые защите показания в пользу сэра Герберта и согласиться повторить свои показания в суде. Откуда тогда эти сомнения?

Но если убийца – не Стэнхоуп, тогда наиболее очевидными кандидатами на эту роль являются Джеффри Таунтон и сам Бек. Неужели преступник – этот обаятельный человек… интеллигентный, уже почти переставший быть иностранцем? Или же под его внешностью, приятной даже с точки зрения Монка, таится черная душа?

Сыщик не знал, что думать. Чутье ничего не говорило ему.

Уильям встретился с подругами и коллегами Пруденс, но они неохотно беседовали с ним и держались настороже. Молодая сиделка с опаской поглядывала на него и отделывалась односложными словами, характеризуя романтические наклонности Пруденс.

– Нет, – ответила она на вопрос о том, не была ли убитая кем-нибудь увлечена.

– А не поговаривала ли она о замужестве? – уточнил сыщик.

– Нет. Я не слышала об этом.

– А о том, чтобы оставить работу в госпитале и завести семью? – настаивал Монк.

– О нет… никогда. Ни разу. Она любила свою работу.

– А вам не случалось видеть ее взволнованной, раскрасневшейся… взгрустнувшей или обрадованной без причины?

– Нет. Она всегда держала себя в руках. Она была не такая, как вы говорите. – Ответ сопровождался возмущенным и обиженным взглядом.

– Ну, а не случалось ли ей преувеличивать? – в отчаянии допытывался детектив. – Быть может, она превозносила собственные достижения или расписывала свои подвиги в Крыму?

Наконец он добился эмоций от своей собеседницы, однако совсем не тех, на которые рассчитывал.

– Она этого не делала! – Лицо молодой женщины раскраснелось от гнева. – С вашей стороны просто гадко говорить такое! Она всегда говорила только правду. И она вообще никогда не вспоминала о Крыме, кроме тех случаев, когда рассказывала об идеях мисс Найтингейл. Она никогда не превозносила себя. И не надо говорить мне такого, я даже слушать не буду! И я присягну, что так было, если только это нужно не для того, чтобы защитить человека, который убил ее.

Ничем помогать сэру Герберту эта сестра не собиралась, но это странным образом доставляло Монку некоторую извращенную радость. Он потратил неделю на почти бесплодные труды и не услышал почти ничего, что могло бы оказаться полезным… Впрочем, все это он предвидел. Но при этом никто не разрушал сложившееся у него в голове представление о Пруденс. Сыщик не мог обнаружить никаких фактов, способных представить ее женщиной пылкой и готовой на шантаж, как утверждали ее письма.

Но где же истина?

Под конец своих изысканий Уильям повидался с леди Стэнхоуп. Разговор вышел весьма напряженным, как того и следовало ожидать. Арест сэра Герберта надломил эту даму. Ей требовалась вся ее отвага, чтобы по крайней мере держаться спокойно перед детьми, однако потрясение, бессонные ночи и слезы оставили слишком отчетливые следы на ее лице. Когда Уильяма провели к ней, рядом с матерью находился старший сын, Артур, – бледный, гордый и надменный.

– Добрый день, мистер Монк, – весьма негромко приветствовала его леди Филомена. Она явно не совсем понимала, кто он и зачем явился. Выжидательно моргнув, женщина поглядела на него из кресла с твердой резной спинкой.

– Добрый день, миссис Стэнхоуп, – ответил детектив. Надо было заставить себя обойтись с ней помягче. Нетерпение ничего не даст, это порок, и об этом нельзя забывать. – Добрый день, мистер Стэнхоуп, – добавил он, глядя на Артура.

Тот кивнул.

– Прошу вас, садитесь, мистер Монк, – исправил сын упущение матери. – Чем мы можем помочь вам, сэр? Как вы понимаете, моя мать не принимает сейчас гостей без крайней необходимости. Вся наша семья очень тяжело переносит это время.

– Бесспорно, – согласился Уильям, опускаясь в предложенное кресло. – Я помогаю мистеру Рэтбоуну готовиться к защите вашего отца, о чем, как мне кажется, и писал вам.

– Невиновность защитит его, – прервал его Артур. – Бедная женщина явно обманывала себя. Насколько мне известно, подобное случается с незамужними леди в определенном возрасте. Они начинают фантазировать, мечтать о выдающихся людях, обладающих положением и местом в обществе… Обычно дело ограничивается прискорбным недоразумением. Но это заблуждение привело ее к трагедии.

Монк подавил вопрос, невольно просившийся с губ. Неплохо было бы поинтересоваться, понимает ли этот аккуратный и спокойный юноша трагедию Пруденс Бэрримор или же видит в ней только обвинение, выдвинутое против его отца?

– К сожалению, нельзя отрицать только одного, – согласился сыщик. – Сестра Бэрримор мертва, а ваш отец находится в тюрьме по подозрению в ее убийстве.

Филомена охнула, и щеки ее окончательно побелели. Она схватилась за руку Артура, покоившуюся на ее плече.

– Сэр! – яростно выпалил молодой Стэнхоуп. – Эти слова были излишними. Я рассчитывал, что вы проявите большее сочувствие к моей матери! Если у вас есть к нам какое-то дело, прошу изложить его коротко и понятно. А потом, ради бога, оставьте нас.

Уильям с усилием сдержал себя. Он помнил, что не раз делал это, видя перед собой ошеломленных и испуганных людей, не находивших слов и застывших, покоряясь власти горя.

Внезапно он вспомнил одну спокойную женщину из своего прошлого. На ее обычно простом лице оставила отпечаток мучительная потеря, а ее белые руки, сжавшись, лежали на коленях. Она тоже была не в силах разговаривать с ним. Тогда Монка наполняла такая ярость, что вкус ее до сих пор ощущался у него во рту. Гнев этот был направлен не против той женщины, к ней он ощущал только жалость. Но почему же? Почему после всех минувших лет он вспоминает именно эту женщину, а не кого-нибудь еще?

Но память не возвращалась. Он не помнил совсем ничего: только чувства наполнили его разум, заставляя напрягаться все тело.

– Что можем мы сделать? – спросила леди Стэнхоуп. – Чем можно помочь Герберту?

Детектив начал задавать вопросы и понемногу, с непривычным терпением, составил по их словам представление о сэре Герберте, каким тот был дома: о тихом и спокойном, преданном своей семье человеке, все вкусы которого были известны заранее. Единственную жадность этот верный муж и заботливый отец обнаруживал лишь к ежедневному стаканчику виски и хорошему ростбифу.

Разговор шел неторопливо, но напряженно. Монк анализировал перспективы, полезные для Рэтбоуна. Вполне понятная преданность членов этой семьи своему отцу и мужу была неподдельной, но едва ли могла подействовать на суд. Разве жена может сказать что-нибудь другое? Леди Филомена в качестве свидетеля многого не обещала. Она была слишком испугана, чтобы держаться убедительно и целеустремленно.

Но, несмотря на все это, Уильям испытывал к ней сочувствие.

Он уже хотел оставить этот дом, когда в дверь постучали. Не дожидаясь ответа, внутрь вошла молодая девушка – тонкая, скорее даже худая и изможденная. Лицо ее было столь исковеркано болезнью и горем, что трудно было точно определить ее возраст… впрочем, ей точно было не более двадцати.

– Простите, я, кажется, помешала… – начала она.

При этих словах на сыщика накатило столь яркое и мучительное воспоминание, что все вокруг него словно исчезло, а леди Стэнхоуп и Артур пятнами маячили где-то на краю его поля зрения. Он вспомнил то старое дело в невероятно жутких подробностях. Там девушка была изнасилована и убита. Перед глазами детектива возникло тонкое, изломанное тело, и он ощутил болезненный гнев, смешанный с беспомощностью. Он вспомнил, почему так гонял констебля и смущал свидетелей, не считаясь с их чувствами, почему ругался с Ранкорном, не зная ни терпения, ни милосердия.