Последний маршал - Фридрих Незнанский

Один шок вытеснил другой — так клин вышибают клином. Меня это устраивало.

— Кто тебя нанял?! — заорал я на него. — Говори, мразь! Кто тебя нанял, спрашиваю?! На кого работаешь?!

— Васильев, — промычал Лапшин. — Олег Константинович. Деловой. Авторитет.

Знаю я, какой он авторитет. Сявка. На киче его единственной проблемой была бы чистка параши.

Я продолжал развивать успех:

— Зачем женщину украли? Быстро!!!

— Какого-то фраера ждали, — задыхаясь, торопливо выдавал тот информацию. — Мне сказали, что, когда он здесь появится, я должен сделать так, чтобы…

Договорить он не успел. Раздался выстрел. Одновременно за моей спиной раздался спокойный и удивительно знакомый голос:

— Не шевелитесь, Турецкий. Одно неловкое движение — и я стреляю.

Я не шевелился: шансов у меня не оставалось.

— Отбросьте оружие в сторону, — приказал мне все тот же до боли знакомый голос.

Я повиновался. А что оставалось делать? Я отбросил пистолеты и стал ждать, что последует за этим.

Умирать не хотелось. Хотелось послушать, как объяснит мне все, что произошло, этот человек, который стоял у меня за спиной. А в том, что он непременно начнет все объяснять, я был уверен. Эти люди тщеславны. Они любят играть на зрителя. Этот такой же. То, что он не убил меня на месте, служило тому убедительным доказательством.

— Повернитесь, — приказал он, и в голосе его я нутром услышал едва сдерживаемое торжество.

Он думает, что я сейчас повернусь, посмотрю в него и упаду в обморок от удивления. Не выйдет.

— Здравствуй, Вася, — сказал я и только после этого, улыбаясь самой приветливой улыбкой, на какую только был способен, повернулся.

На лице моего таинственного незнакомца застыла какая-то странная маска, и я не сразу догадался, в чем тут дело. И только в следующую секунду я понял, что он улыбался, глядя мне в спину, а после того, как я назвал его Васей, у него резко испортилось настроение. Глаза его улыбаться перестали, а про мышцы лица он соответственно от неожиданности как-то забыл.

И получился зловеще-беспомощный оскал.

Увидев эту рожу, я расхохотался. Строго говоря, смешно мне не было вовсе, но инстинктивно я начал импровизировать. Я еще не знал, почему мне нужно смеяться, но то, что я должен хохотать как можно громче и веселее, в этом я был уверен. На все сто процентов. На двух громил, которые маячили за спиной Васи, я уже не обращал внимания.

Я постоянно употребляю местоимение «я», но вы тоже поймите меня правильно. Противостоял этой паскудной силе в эту минуту только, прошу прощения, я один.

Постепенно он овладел собой. И снова лицо его приняло обычное выражение дружелюбия и уверенности в себе. Но меня он уже не обманет, как тогда, в приемной Лукашука.

Настоящее его лицо я видел только что — тот самый оскал.

— Честно говоря, — начал он, — вы восхищаете меня, Турецкий.

Я усмехнулся:

— Ваши слова — да Меркулову бы в уши.

Он кивнул, словно ничего иного от меня и не ожидал.

— Нет, правда, — сказал он. — Работаете вы в высшей степени здорово. Серьезно.

— Благодарю за высокую оценку. — Я поклонился. — Честь для меня действительно высокая. Услышать похвалу от такого профессионала, как ты, Вася… Это дорогого стоит.

Он пытливо всмотрелся в мое лицо, пытаясь угадать, где я шучу, а где говорю правду. Я изобразил самую чистосердечную улыбку. Но уверен, что он так ничего и не понял.

Я был в сложном положении. Не потому, что меня держали на мушке двое громил за его спиной. А потому что я никак не мог выбрать тактику и стратегию нашей с ним беседы. Что вы хотите — я не состоял никогда в Стратегическом управлении и имею право быть несведущим в этих вопросах.

Я должен был одновременно и торопиться, и тянуть время. Грязнов вот-вот должен подоспеть, и поэтому мне надо было тянуть время. Но, с другой стороны, он должен сыграть свою роль, которую, по глазам вижу, ему не терпится сыграть передо мной. И поэтому я должен торопиться, ибо играть роль под арестом он не будет. Он расскажет все только в том случае, если будет уверен, что по окончании своего рассказа в любую минуту может застрелить слушателя. Только так, и никак иначе.

Он все всматривался в мое невозмутимое, надеюсь, лицо и решал, как ему быть. В какую-то минуту я испугался, что ошибся и ничего он тут играть не станет, а просто возьмет и без лишних слов отправит меня догонять Володю Аничкина. Повторяю, я не смерти боялся, а того, что не услышу интересного рассказа.

И он сказал:

— Вы даже не представляете, насколько вы правы, Турецкий. Я действительно немного разбираюсь в своем деле.

— Не сомневаюсь, — поддакнул я ему.

Он как-то грустно улыбнулся:

— Вы, я вижу, веселитесь. И совершенно напрасно. Я не хочу вас убивать. Вы нравитесь мне, Александр Борисович.

— Ты мне тоже, Вася, — успокоил я его.

Он снова кивнул, как бы давая мне понять, что я не смогу вывести его из себя.

— Мне нравится ваша убежденность, ваша самоотверженность, ваша целеустремленность.

— Прости, — осторожно перебил я его. — Это ты все обо мне говоришь?

Он не улыбнулся и ответил:

— О вас, Александр Борисович. Признаюсь, что с удовольствием бы тоже называл вас на «ты», а не по имени-отчеству. — Он намекал мне, по-видимому, на то, что я называл его Васей.

Упрекает.

— Не церемонься, — предложил я ему, — зови меня просто: господин Турецкий.

Он покачал головой:

— Вы никак не хотите поверить, что с вами работали люди, которые не хуже вас разбираются и в профессии, и, наконец, в нуждах страны и народа.

Вот оно наконец! Продолжай, милый. А ты, Турецкий, молчи и слушай, что тебе умные люди говорят. И смиреннее вид, смиреннее!!!

— Этот недоумок, — кивнул он в сторону Аничкина, — вообразил, что он мессия. Ему все время слишком везло. Вообще, все, что касается его, было сделано с громадным количеством ошибок, начиная с неудачной его вербовки. Но эти люди уже наказаны.

— Подонок! — неожиданно раздался голос со стороны.

Мы одновременно с ним повернули головы и посмотрели на Таню Зеркалову. Она, в свою очередь, метала глазами молнии в сторону таинственного Васи.

Вася, он и есть Вася. Вздохнул. И повернулся к своим громилам.

— Дайте оружие, — приказал он обоим. — Оба.

Они беспрекословно ему подчинились. Ну прямо роботы какие-то. Он взял их пистолеты, вдумчиво их оглядел и вдруг выстрелил дуплетом. Оба телохранителя еще не успели принять горизонтальное положение, а он уже снова обернулся к нам с Таней и улыбался.

Я даже язык проглотил. Что бы это значило? Таня тоже молчала, лишь глаза ее еще больше расширились. А я думал, что это уже невозможно.

Он посмотрел на Татьяну.

— Видите, госпожа Зеркалова, что, по сути, представляет собой человеческая жизнь? — спросил он ее, поигрывая пистолетами. — Не расстраивайтесь. Они и так должны были остаться здесь. Не все ли равно как. А в нашем случае они хотя бы послужили, как бы это выразиться точнее…

— Наглядным пособием, — выдавил я из себя.

Он благодарно кивнул мне.

— Спасибо, Александр Борисович, — сказал он. — Да. Наглядным пособием, именно так. Но я не об этом хотел с вами поговорить.

— О чем же? — спросил я.

— Вы знаете, Турецкий, что вы умрете, — сообщил он мне великую тайну. — Как и госпожа Зеркалова, и эта очаровательная девушка, — указал он стволом пистолета на Люську. Та в ужасе забилась в угол. — Но прежде, чем вы умрете, вы услышите одну интересную историю.

— Мне нравятся интересные истории, — пробормотал я, стараясь не думать о том, что он говорит между делом.

Он немного помолчал и после паузы негромко заговорил, причем он говорил так, словно беседовал с самим собой. Я знал, что такой способ рассказа вызывает наибольший театральный эффект.

— Когда эти придурки в августе девяносто первого не выдержали и выступили, двинув на Москву танки, они испортили хорошо продуманный план. Пришлось начинать не то чтобы сначала, но в корне перестраивать тактику деятельности нашей организации. Мы приготовились к затяжным действиям. Нынешний режим рано или поздно должен рухнуть. Он уже трещит.

— Вашими стараниями? — не выдержал я.

Он и глазом не моргнул, слишком был занят собственной персоной.

— Мы уже готовы были перейти к решающим действиям, но Аничкин помешал. Не потому, что украл заряды: что такое в наше время какая-то атомная бомба? Но мы не могли взорвать другую бомбу, пока существовала опасность разоблачения. Дело не в том, что мы не могли ликвидировать Аничкина, нужно было сперва найти заряды. Только тогда была бы полная уверенность в собственной безопасности.

— Безнаказанности, — поправил я.

Но он уже не обращал внимания на мои реплики.

— Аничкин ничего не сказал. Мы же не хотели применять к нему методы физического воздействия.