Исповедь - Семен Соболев

Так мы обеспечивали себе защиту во время отдыха. Прошел день. Наше продвижение застопорилось. Впереди у немцев была какая-то старинная крепость или замок со стенами полутораметровой толщины. Выкурить фрицев лобовой атакой не удалось даже с помощью батарей, стоявших на прямой наводке.

А вечером, как только стемнело, старшина решил организовать в доме, куда угодил немецкий снаряд прошлой ночью, баню для управления дивизиона, воспользовавшись и остановкой, и тем, что мы опять оказались все вместе.

Часов в десять вечера уже начали мыться и прожаривать в бочке над костром свое обмундирование. Пошли и мы. И вот тут-то мне страшно не повезло. Я сдал свое обмундирование на прожарку, его опустили в бочку вместе с другими, я получил свою порцию горячей воды и пошел намыливаться. Но не успел я ощутить всю сладость этой процедуры, как в бочке выстрелил патрон, оставленный каким-то охламоном в кармане своих брюк, наше обмундирование, уже раскалившееся от жара, мгновенно вспыхнуло, и как ни проворно выхватили его из бочки, но одевать на себя было уже нечего. Мои друзья-погорельцы были запасливее меня, а у меня ничего больше не осталось, кроме белья и шинели. В таком виде я и ушел в свою землянку. Не было ничего в запасе и у старшины, и он пообещал мне съездить в дивизионные склады за обмундированием. Весь день я пролежал в своей землянке, не вылезая на поверхность, чтобы не быть осмеянным. А у самого мыслишки - хорошо, что немцы уже только обороняются, а что если бы нажали на нас, да пришлось бы отступать? Как бы я тогда, в одних-то подштанниках? Срам один!

К вечеру приехал старшина, однако, ни с чем. На дивизионном складе тоже ничего не было. Да и не могло быть. Нас обмундировывали дважды в год: весной и осенью, а теперь стояла середина зимы.

- Я же им говорю - у меня солдат у одних кальсонах... А они нет и нет, - сокрушался мой друг Иван Гончарук.

Пришлось мне еще сутки просидеть в своей землянке, и только к следующему вечеру Иван привез мне новое обмундирование, за которым он мотался куда-то аж до армейского склада. И ко времени. Потому что утром мы снова двинулись вперед, а у меня мурашки бегали по спине от одной только мысли, что я мог бы и в наступление идти в одних подштанниках...

К обеду мы заняли крепость. Остановились ненадолго в мрачном здании со стенами толщиной полтора метра, в которых окна смотрелись узкими глубокими бойницами. Часа через два, уяснив направление и задачу, мы двинулись вперед.

На следующий день наше продвижение до полудня было беспрепятственным. Наша колонна двигалась вперемешку с румынами, с их стрелковыми ротами. Только в одном месте после команды: "Воздух!" колонна остановилась, и все живое затаилось под кронами деревьев лесопосадки. С запада нарастал грозный тяжелый рокот моторов. Мы поначалу недоумевали - откуда у немцев появилось столько самолетов? Мы привыкли уже за время войны к налетам немецких бомбардировщиков группами до полусотни штук за раз. А тут рев нарастал, хотя самолетов еще и не было видно, и рев моторов был такой мощный, что исходить он мог не от одной сотни моторов. Наконец в разрывах облаков, на высоте до 10 километров, не меньше, появились колонны четырехмоторных бомбардировщиков, которые уходили к нам в тыл. Это были американские летающие крепости. Мы их видели впервые. Совсем недавно они стали совершать челночные операции. Они загружались бомбами на территории Западной Европы (в Англии), летели бомбить немецкие города, и шли на посадку на советские аэродромы. Там заправлялись горючим, бомбами и летели в Германию опять бомбить, после чего возвращались на свои аэродромы в Англии.

На душе посветлело. Впервые своими глазами мы видели союзников в деле. К полудню перед селом наткнулись на немцев. Обстрелянная колонна стала разворачиваться в боевые порядки. Румынские солдаты, развернувшись в "цепи", уклоняясь влево и вправо от дороги и поднимаясь в горы, постреливая, пошли вверх, вперед. Мы развернули наши батареи, и пошли вперед по дороге в село, вытянувшееся по узкой приречной долине, зажатой слева и справа крутыми склонами гор, на небольшом удалении от села покрытых лесом. Следом за нами связисты разматывали телефонную связь.

Пройдя около километра, мы завернули в пустой двор и расположились штабом в доме, окна которого с одной стороны выходили на улицу, а с другой вправо по фронту смотрели на крутой склон горы, открытый взору до самого леса.

Началась обычная работа. Каждый занимался своим делом. Я подготовил данные для стрельбы наших батарей по возможным целям и передал на батареи. Вдруг справа, по фронту, затрещала, приближаясь, ружейно-пулеметная стрельба. Выглянув в окно, мы увидели, как стремительно скатывается к нам вниз румынская пехота под натиском немцев. Гвардия скомандовал занять оборону с личным оружием. А румыны уже скатились к нам в огород, и совсем близко перебежками приближалась цепь немцев.

- Товарищ гвардии капитан, подготовить огонь на себя? - спросил я Гвардию.

- Твою мать, сами себя же побьем!

- Не побьем! Посмотрите, какой огромный в два этажа сеновал стоит между нами и нашей батареей. Наш дом под его укрытием.

Со звоном вылетело выбитое шальной пулей оконное стекло.

- Ну, давай! Быстро. Но смотри...

Но тут уж дело одной минуты. Взял чуть правее нашего дома - опасался только бы не перебить свою же связь с батареями. Да не побить бы румын, укрывшихся уже за домами.

- Выстрел! - крикнул телефонист уже одновременно со взрывом.

Хорошо! А теперь беглым! Ах, хорошо! Хорошо, когда наши ваших бьют это еще в деревне так говорили!

Немцы попятились. Мы довернули огонь вслед за ними, и румыны пошли вперед, теперь уже вверх по склону. До леса мы провожали их огнем наших батарей, а дальше они пошли сами хорошо.

Перед вечером связались с командиром дивизиона, который ушел уже далеко вперед с пехотой, и получили команду снять батареи и продвигаться вперед. А через час с пушками на прицепах, свернув с магистральной дороги, мы поднимались по узенькой дорожке в горы, и уже в сумерках подъехали к хутору.

В крайнем доме мы развернули свой штаб. Тут же между домами серыми тенями слонялись румынские солдаты. Из прихожей, где стоял большой стол с широкой лавкой у стены, уходили две двери - в горницу, где разместились офицеры штаба, и еще в одну комнату, где разместились хозяева. Им предложили эвакуироваться в тыл. Мне почему-то стало жалко их. Может быть потому, что тут же были румыны. Им разрешали высылать посылки домой, и они крали все, что попадалось на глаза. Воспользовавшись отсутствием офицеров, я подошел к раскрытой двери, откуда заинтересованно наблюдали за нами хозяева: старик со старухой, взрослый их сын лет двадцати пяти, и дочь лет семнадцати.