Под белым орлом - Грегор Самаров

Потоцкий сыпал золото полными горстями, смеясь и шутя, точно дело шло о не стоящих предметах, и его шкатулка опустошалась всё заметнее, пока наконец один из наиболее счастливых игроков воспользовался своим выигрышем для последнего капитального удара и захотел сыграть ва-банк.

Потоцкий равнодушно сосчитал ещё оставшуюся в его шкатулке сумму и начал метать: его карта была бита. Но он со смехом придвинул груду золота счастливцу и, перевернув свою шкатулку вверх дном, сказал:

— На сегодня банк сорван и уже слишком поздно, чтобы продолжать игру. Императрица встаёт рано и мы должны быть вовремя готовы. Завтра я дам почтеннейшим панам реванш и надеюсь, что счастье повернётся в мою сторону.

Никто не стал противоречить; действительно можно было остаться довольным прибылью сегодняшнего вечера и не требовать ничего большего даже от щедрого гостеприимства такого важного вельможи, как граф Станислав Феликс Потоцкий.

Ещё раз были наполнены стаканы; все гости выпили за здоровье хозяина. Наиболее счастливые игроки подошли, чтобы поцеловать его в щёку и уверить в том, что в целом мире нет более безупречного кавалера, чем он, и что все его предки должны взирать на него с гордостью, как на того, кто служит надеждой и утешением отечеству в такие трудные времена.

Радостно возбуждённые вдвойне: винными парами в головах и золотом в карманах, покинули гости графский дом. Некоторые пошли провожать друг друга до квартир, и ещё долго на улицах слышались весёлый смех и громкие разговоры, в которых то и дело звучала похвала графу Станиславу Феликсу, гордости и упованию Польши.

С невольным вздохом бросил Потоцкий взгляд на дно своей опустевшей шкатулки и удалился в свой кабинет.

Здесь он нашёл прекрасную Софию де Витт. На ней уже не было платья пажа; она лежала на диване в греческом костюме из белого шёлка, а её густые волосы рассыпались природными локонами по плечам. Она была дивно хороша при слабом свете спускавшегося с потолка фонарика, и фантазия поэтов едва ли могла бы украсить большею прелестью богинь греческой мифологии, одежду которых носила эта красавица.

Взоры Потоцкого вспыхнули при виде Софии. Он склонился к её ногам и покрыл её руки пламенными поцелуями.

Но она почти с досадой отстранила его и воскликнула:

— Теперь не время для ребяческих нежностей!.. Мы прибыли сюда, чтобы бодрствовать и бороться с кичливым и коварным врагом. Несмотря на позднюю пору, день для нас ещё не должен кончиться, потому что императрица с императором также не оставались сегодня праздными. Они довольно долгое время провели вдвоём и, на чём бы ни порешили эти лица, их решение, наверно, не клонится к нашей выгоде. Я полагаю, ты забыл, мой друг, что мы прибыли сюда не на одни торжества, но что мы воюем и должны быть вооружены. Между тем ты отбросил от себя своё оружие.

— Моё оружие? — спросил Потоцкий, машинально хватаясь за саблю у себя на боку.

София, пожав плечами, ответила:

— Тут дело не в сабле. Что пользы в рыцарском клинке, когда идёт борьба против превосходной силы, окружающей нас здесь? Наше оружие — деньги, а ты проиграл свои.

Лоб графа Потоцкого омрачился на минуту, и он произнёс:

— Что же было мне делать? Гости пожелали играть, и, если бы счастье даже благоприятствовало мне, я всё-таки не мог бы ничего взять с неимущих бедняков.

— Но ты сохранил бы своё золото, которое нам нужно, — возразила София, — Кто хочет господствовать, тот не должен подчиняться пороку, тем более ещё в неподходящее время. За то, что ты проиграл, тебя не поблагодарит никто; если бы ты раздарил только половину проигранного, то стал бы гораздо богаче людскою благодарностью и признательностью, чем теперь.

Потоцкий закусил губы; тон, которым говорила с ним любимая женщина, казалось, оскорбил его.

Однако она не заметила этого и продолжала:

— Хорошо, что я взяла из твоей шкатулки две тысячи червонцев, чтобы избавить тебя от гнёта низменных забот в этом городе, где нам нужны вся наша сила и весь наш ум.

— Ах, — воскликнул он, совершенно счастливый, — так ты сделала это? Ведь я знаю, что ты — мой добрый гений.

Сказав это, он снова покрыл поцелуями руки Софии. Но она снова отдёрнула их от него и продолжала:

— Я хочу быть твоим добрым гением и потому должна думать и смотреть за тебя; вот я подумала и этим спасла тебе часть твоего оружия. Я смотрела за тебя и потому говорю тебе, что наш день пока не должен кончиться, так как, пожалуй, он ещё может принести нам что-нибудь доброе.

— А что же ты увидела, когда смотрела? — с удивлением спросил граф.

— Я увидела человека, — ответила она, — который пришёл поговорить с тобой о неотложном деле.

— Когда я вернулся домой, то камердинер, действительно, докладывал мне о нём, — сказал Потоцкий, — но как могу я среди ночи принимать ещё просителей?

— Этот человек — не проситель, — возразила София, — он дожидается тебя, и ты должен принять его сегодня же ночью.

— Он дожидается? — спросил Потоцкий почти с досадой.

— Я так приказала, — ответила молодая женщина. — Этот человек прибыл из Берлина; он — агент компании торгового мореплавания.

— Значит, всё-таки проситель, — подхватил Потоцкий, пожимая плечами, — и конечно будет рассчитывать на моё ходатайство в каком-нибудь предприятии. Пусть подождёт, пока я вернусь обратно в Варшаву; как могу я заниматься здесь подобными вещами?

— Этот человек — не проситель, — повторила София, — я видела его вот из-за той портьеры, пока он разговаривал с камердинером. Я прочла в его чертах, что он носит в себе тайну; проситель не обнаруживает такой твёрдости и уверенности в обращении, с какой действовал он, а всякая тайна теряет частицу своей ценности с каждой минутой промедления, удаляющей нас от овладения ею. Поэтому, мой друг, ты должен безотлагательно принять того приезжего.

Потоцкий ещё колебался, но София уже позвонила в золотой колокольчик, стоявший на столе, и приказала вошедшему камердинеру:

— Введите сюда незнакомца, которому я велела подождать! граф хочет выслушать его сейчас же.

Камердинер удалился, не дожидаясь, чтобы его господин подтвердил данное ему приказание.

София провела рукой по лбу графа и сказала:

— Ты увидишь, мой друг, что я права, и поблагодаришь меня за то, что я заставила тебя узнать тайну, которая представляет собою, пожалуй, новое оружие.

Она проворно