Под белым орлом - Грегор Самаров

class="p1">Графиня Елена коснулась его руки и, близко придвинувшись к нему, сказала:

— Я была вашим другом, граф Потоцкий, и требую от вас правды. Вы обманули меня и продолжаете обманывать меня; это дурно, это — трусость с вашей стороны!

— Трусость? — воскликнул Потоцкий, сверкая глазами.

— Да, трусость, — подтвердила Браницкая, — трусость равнодушно предоставить на произвол судьбы женщину, которую вы любите, не беспокоясь о том, что с нею будет! Так вот я скажу вам правду в глаза: графиня Сосновская находится на пути к границе, но казаки государыни скачут по всем дорогам, чтобы вернуть эту девушку обратно к её отцу.

— Боже мой! — в ужасе воскликнул Потоцкий, — так вы знаете?

— Да, знаю, — с презрительным смехом ответила графиня Елена, — знаю, что этот бедный ребёнок погиб, если Бог не пошлёт ангела для её спасения, погиб ради того человека, который, улыбаясь в себялюбивом спокойствии, выжидает развязки своей преступной игры.

— Вы с ума сошли, графиня! — воскликнул Потоцкий. — О, Создатель! что, если то, что вы говорите, — правда?

— Это и есть правда, — воскликнула графиня. — Вы не найдёте жертвы своей эгоистической любви в потайном убежище, приготовленном вами для неё. О, какой это рыцарский поступок — подвергнуть любящую женщину преследованию, тогда как сам спокойно пируешь за столом императрицы!

Потоцкий, как сражённый ударом, опустил голову на грудь.

— О, Боже мой, Боже мой, — со вздохом произнёс он, — несчастный Тадеуш! Он так твёрдо полагался на меня, он был так счастлив, и вот теперь... предан... погиб!

— Тадеуш? — подхватила графиня. — Какой это Тадеуш? — спросила она суровым голосом, сжимая своей нежной рукой, как железными тисками, кисть руки Потоцкого.

— Так и быть, — ответил тот, — узнайте также и это. Тадеуш Костюшко, самый лучший, самый лучший сын нашей отчизны; он — мой друг, он любит графиню Сосновскую... он... Я хотел спасти её, спасти для него от постыдного торга, заключённого её отцом с императрицей. Ведь граф Сосновский не постыдился продать ради своих честолюбивых целей своё единственное детище! И вот... О, Боже мой, графиня, посоветуйте мне что-нибудь! мой разум совершенно сбит с толка. Подумайте хорошенько, возможна ли ещё здесь помощь. Найдите средство спасти два человеческих сердца от невыразимого горя!

Графиня Браницкая была бледна, как смерть; с неподвижным, как у призрака, лицом подняла она взор на Потоцкого и глухо промолвила:

— Тадеуш Костюшко? О, Боже мой, что я наделала!

— Наделали? — спросил Потоцкий. — Наделали вы? Говорите, заклинаю вас всеми силами Неба!

— Да, — хрипло прошептала графиня Елена, — я сделала это, я выследила бегство графини Людовики, я видела, как вы вывели молодую девушку отсюда и провожали её носилки до города. Это я выдала Сосновскому бегство его дочери, это по моему совету испросил он помощь у императрицы, сыщики которой рыщут уже по всей стране, чтобы догнать беглецов.

— Ужасно! — воскликнул Потоцкий. — Вы... И зачем же?

Графиня, поднимая на него неописуемый взгляд, воскликнула:

— О, зачем я не последовала за вами ближе, зачем не всматривалась и не вслушивалась внимательнее, зачем не узнала, что Сосновскую любит Тадеуш Костюшко, а не другой, — прибавила она еле слышно, — не Игнатий Потоцкий?

Потоцкий не мог понять её последние слова и произнёс:

— Да простит вам Бог, графиня, то зло, которое вы причинили двум благородным сердцам!., одному аду может быть известно, с какою целью. Но теперь следует сделать всё, что ещё возможно, чтобы спасти несчастных!

Он бросился опрометью вон.

Графиня хотела удержать его, но её зов бессильно замер в тихом, жалобном стоне.

Парадные залы почти уже совсем опустели. Шатаясь вступила графиня в прихожую. Её слуги ожидали её там. Почти без памяти опустилась она на подушки своих носилок.

Потоцкий разыскал Колонтая и Заиончека, которым наскоро сообщил, что сделалось ему известным.

Единственное средство спасения заключалось в том, чтобы догнать беглецов и увести их в дремучие леса, чтобы переждать там первую погоню. На проезжей дороге их ждала гибель, так как выгаданный ими час, на который они рассчитывали, уже не мог принести им пользу.

Три друга вскочили на коней и поскакали в темноте ночи.

Вернувшись к себе, графиня Елена Браницкая отпустила испуганную её видом горничную, заперлась в своей спальне и, заливаясь слезами, упала на колена, среди рыданий несвязно умоляя Небо спасти беглецов и разрушить дело её собственного мщения.

XII

Граф Феликс Потоцкий возвратился к себе домой в сопровождении множества польской шляхты, которую он пригласил с собою, чтобы после раннего окончания праздника провести ещё часок в приятной компании. Он был в необычайно весёлом возбуждении, громко говорил о любезной грации императрицы, этого лучшего друга Польши, и нашёптывал при этом то тому, то другому на ухо, что обязанность патриотов убаюкивать врагов и пускать в ход оружие хитрости и притворства — единственное, которое осталось теперь у них в руках против недругов.

Гостям были поданы в приёмных комнатах графа крепкое венгерское вино и горячий пунш. Вместе с тем, как повсюду, где собиралось польское дворянство того времени, был поставлен игорный стол.

Камердинер шепнул графу, что пришёл какой-то незнакомый человек, желающий немедленно поговорить с ним о неотложных делах.

Однако граф с досадой отклонил эту неприятную помеху в такой поздний час и приказал принести из своей спальни свою дорожную шкатулку. Он поставил её, по-прежнему наполненную червонцами графа Репнина, возле себя и заложил банк, как предписывала ему обязанность хозяина и магната.

Гости начали с маленьких, умеренных ставок, потому что все были не при деньгах. Потоцкий метал банк, обращаясь во все стороны с разговором и почти не замечая карт. Он часто проигрывал, а когда счастье изредка благоприятствовало ему, то почти всегда случалось, что проигравшие как будто нечаянно забывали уплатить хозяину или же пересчитывали свои монеты до тех пор, пока начиналась новая игра; но Потоцкий словно ни разу не заметил этой маленькой забывчивости своих гостей.

Пунш и огневое венгерское всё более и более разгорячали головы; всё крупнее и азартнее становилась игра на выигранные деньги, и вскоре банк очутился пред необычайно крупными ставками из проигранных им самим сумм.

Если от времени до времени ему и везло, то он всё-таки оставался в проигрыше, и одиночные выигранные суммы приносили ему мало пользы, так как против него играли всё азартнее на его