Повести и рассказы - Аркадий Аверченко

- Да в полости желудка.

- Здравствуйте! Больного уже зашили, так он тогда только вспомнил. О чем вы раньше думали?!

- Придется расшить.

- Только нам и дела, что зашивать да расшивать. Впереди еще шесть операций. Несите его.

- А ланцет-то?

- Бог с ним, новый купим. Он недорогой.

- Я не к тому. Я к тому, что в желудке остался.

- Рассосется. Следующего! Первый раз оперируетесь, больная?

- Нет, господин профессор, я раньше у Дубинина оперировалась.

- Ага!.. Ложитесь. Накладывайте ей маску. Считайте! Ну? Держите тут, растягивайте. Что за странность! Прощупайте-ка, коллега... Странное затвердение. А ну-ка... Ну вот! Так я и думал... Пенсне! Оригинал этот Дубинин. Отошлите ему, скажите - нашлось.

- А жаль, что не ланцет. Мы бы им вместо пропавшего воспользовались... Зашивайте!

- А где марля? Я катушки что-то не вижу. Куда она закатилась?

- Куда, куда! Старая история. И что это у вас за мания - оставлять у больных внутри всякую дрянь.

- Хорошая дрянь! Марля, батенька, денег стоит.

- Расшивать?

- Ну, из-за катушки... стоит ли?

- Я к тому, что марля... в животе...

- Рассосется. Я один раз губку в желудок зашил, и то ничего.

- Рассосалась?

- Нет, но оперированный горчайшим пьяницей сделался.

- Да что вы!

- Натурально! Выпивал он потом, представьте, целую бутылку водки - и ничего. Все губка впитывала. Но как только живот поясом потуже стянет - так сразу как сапожник пьян.

- Чудеса!

- Чудесного ничего. Научный факт. В гостях, где выпивка была бесплатная, он выпивал невероятное количество водки и вина и уходил домой совершенно трезвый. Потом дома уже - потрет руки, крякнет: "Ну-ка, рюмочку выпить, что ли!" И даванет себя кулаком в живот. Рюмку из губки выдавит, закусит огурцом, походит - опять: "Ну-ка, говорит, даванем еще рюмочку!.." Через час - лыка не вяжет. Так пил по мере надобности... Совсем, как верблюд в пустыне.

- Любопытная исто... Что вы делаете? Что вы только делаете, поглядите!!!.. Ведь ему гланды нужно вырезать, а вы живот разрезали!!

- Гм... да... Заговорился. Ну все равно, раз разрезал - поглядим: нет ли там чего?..

- Нет?

- Ничего нет. Странно.

- Рассосалось.

- Зашивайте. Ффу! Устал. Закурить, что ли... Где мой портсигар?

- Да тут он был; недавно только держали. Куда он закатился?

- Неужто портсигар зашили?

- Оказия. Что же теперь делать?

- Что, что! Курить смерть как хочется. И потом, вещь серебряная. Расшивайте скорей, пока не рассосался!

- Есть?

- Нет. Пусто, как в кармане банкрота.

- Значит, у кого-нибудь другого зашили. Все оперированные здесь?

- Неужели всех и распарывать?

- Много ли их там - шесть человек! Порите.

* * *

- Всех перепороли?

- Всех.

- Странно. А вот тот молодой человек, что в двери выглядывает? Этого, кажется, пропустили. Эй, вы - как вас? - ложитесь!

- Да я...

- Ничего там - не "да я"... Ложитесь. Маску ему. Считайте.

- Да я...

- Нажимайте маску крепче. Так. Где нож? Спасибо.

- Ну? Есть?

- Нет. Ума не приложу, куда портсигар закатился. Ну, очнулись, молодой человек?

- Да я...

- Что "вы", что "вы"?! Говорите скорей, некогда...

- Да я не за операцией пришел, а от вашей супруги... Со счетом из башмачного магазина.

- Что же вы лезете сюда? Только время отнимаете! Где же счет? Ложитесь, мы его сейчас извлечем.

- Что вы! Он у меня в кармане...

- Разрезывайте карман! Накладывайте на брюки маску...

- Господин профессор, опомнитесь!.. У меня счет и так вынимается из кармана. Вот, извольте.

- Ага! Извлекли? Зашивайте ему карман.

- Да я...

- Следующий! - бодро кричит профессор. - Очистите стол. Это что тут такое валяется?

- Где?

- Да вот тут, на столе.

- Гм! Чей-то сальник. Откуда он?

- Не знаю.

- Сергей Викторович, не ваш?

- Да почему же мой?! - огрызается ассистент. - Не меня же вы оперировали. Наверное, того больного, у которого камни извлекали.

- Ах ты ж, господи, - вот наказание! Верните его, скажите, пусть захватит.

- Молодой человек! Сальничек обронили...

- Это разве мой?

- Больше ничей, как ваш.

- Так что же я с ним буду делать? Не в руках же его носить... Вы вставьте его обратно!

- Эх, вот возня с этим народом! Ну, ложитесь. Вы уже поролись?

- Нет, я только зашивался.

- Я у вас не забыл своего портсигара?

- Ей-богу, в глаза не видал... Зачем мне...

- Ну, что-то у вас глаза подозрительно бегают. Ложитесь! Маску! Считайте! Нажимайте! Растягивайте!

- Есть?

- Что-то такое нащупывается... Какое-то инородное тело. Дайте нож!

- Ну?

- Постойте... Что это? Нет, это не портсигар.

- Бумажка какая-то... Странно... Э, черт! Видите?

- Ломбардная квитанция!

- Ну конечно: "Подержанный серебряный портсигар с золотыми инициалами М.К." Мой! Вот он куда закатился! Вот тебе и закатился...

- Хе-хе, вот тебе и рассосался.

- Оборотистый молодой человек!

- Одессит, не иначе.

- Вставьте ему его паршивый сальник и гоните вон. Больных больше нет?

- Нет.

- Сюртук мне! Ж-живо! Подайте сюртук.

- Ваш подать?

- А то чей же?

- Тут нет никакого сюртука.

- Чепуха! Тут же был.

- Нет!.. Неужели?..

- Черт возьми, какой неудачный день! Опять сызнова всех больных пороть придется. Скорее, пока не рассосался! Где фельдшерица?

- Нет ее...

- Только что была тут!

- Не зашили ли давеча ее в одессита?!

- Неужели рассосалась?..

- Ну и денек!..

Мужчины

Кто жил в меблированных комнатах средней руки, тот хорошо знает, что прислуга никогда не имеет привычки докладывать предварительно о посетителях.

Как бы ни был неприятен гость или гостья, простодушная прислуга никогда не спросит вас: расположены ли вы к приему этих людей.

Однажды вечером я был дома, в своей одинокой комнате, и занимался тем, что лежал на диване, стараясь делать как можно меньше движений. Я человек прилежный, энергичный, и это занятие нисколько меня не утомляло.

По пустому коридору раздались гулкие шаги, шелест женских юбок, и чья-то рука неожиданно громко постучала в мою дверь.

Машинально я сказал:

- Войдите!

Это была немолодая женщина, скромно одетая, с траурным крепом на шляпе.

Я вскочил с дивана, сделал по направлению к посетительнице три шага и удивленно спросил:

- Чем могу быть вам полезным?

Она внимательно всмотрелась в мое лицо.

- Вот он какой... - пробормотала она. - Таким я его себе почему-то и представляла. Красив. Красив даже до сих пор... Хотя прошло уже около шести лет.

- Я вас не знаю, сударыня, - удивленно сказал я.

Она печально улыбнулась.

- И я вас, сударь, тоже не знаю. А вот привелось встретиться. И придется вести еще длинный разговор.

- Садитесь, пожалуйста. Я очень удивлен. Кто вы?

Дама в трауре поднялась со стула, на который только что опустилась, и, держась за его спинку, с грустной торжественностью сказала:

- Я мать той женщины, которая любила вас шесть лет тому назад, которая нарушила ради вас супружеский долг и которая... ну, об этом после. Теперь вы знаете, кто я. Я - мать вашей любовницы.

Посетительница замолчала, считая, вероятно, сообщенные ею данные достаточными для уяснения наших взаимоотношений. А я не считал этих данных достаточными.

Я помедлил немного, ожидая, что она назовет, по крайней мере, имя или фамилию своей дочери, но она молчала, печальная, траурная.

Потом повторила, вздыхая:

- Теперь вы знаете, кто я... И теперь я сообщу вам дальнейшее: моя дочь, а ваша любовница, недавно умерла на моих руках, с вашим именем на холодеющих устах.

Я рассудил, что вполне приличным случаю будет всплеснуть руками, вскочить с дивана и горестно схватиться за голову.

- Умерла. Боже, какой ужас!

- Так вы еще не забыли мою славную дочурку, - растроганно прошептала дама, незаметно вытирая уголком платка слезинку. - Подумать только, что вы расстались больше пяти лет назад... из-за вашей измены, как призналась она мне в минуту откровенности.

Я молчал, но мне было безумно тяжело, скверно и горько. Я чувствовал себя самым беспросветным негодяем. Если бы у меня было больше мужества, я бы должен был откровенно сказать этой доброй, наивной старушке:

"Милая моя, для тебя роман замужней женщины с молодым человеком огромное, незабвенное событие в жизни, которое, по-твоему, должно сохраниться до самой гробовой доски. - А я - я решительно не помню, о какой замужней даме говоришь ты... была ли это Ася Званцева, или Ирина Николаевна, или Вера Михайловна Березаева".

Я нерешительно поерзал на диване, потом бросил на посетительницу испытующий взгляд и, свесив голову, осторожно спросил:

- Расскажите мне что-нибудь о вашей дочери.

- Да что же рассказывать?.. Как вы знаете, они с мужем не сошлись характерами. Он ее не понимал, не понимал ее души и ее запросов... А тут явились вы - молодой, интересный, порывистый. Она всю жизнь помнила те слова, которые были вами сказаны при первом сердечном объяснении... Помните?