Хозяин теней. 3 (СИ) - Екатерина Насута

возводить? Так-то я не особо внимание обратил, а теперь вот складывалось.

— Поэтому с переходом на ту сторону я бы не стал рисковать. Если задержат, то… всё осложнится.

— Тогда охотнички? — предложил Еремей. — Есть поселения. Не здесь, конечно, там дальше, за Вильно, близ пустоши.

— Остроги? — уточнил Михаил.

А я опять сижу дурак дураком.

— Они самые, — Еремей на меня глянул, вздохнул и снизошёл до объяснения. — Пустошь — дело дрянное, там постоянно прорывы, твари всякие, которых вроде изводят-изводят, а они ни в какую не изводятся. Только одну пришибёшь, тут и другая. Благо, пустошей немного, но одна тут, рядышком.

— А пустошь — это… что?

— Ты что, совсем ничего не знаешь? — Михаил явно удивился.

— Мозговая горячка была, — я глянул искоса. — Если чего и знал, то напрочь позабыл.

— Пустоши… скажем так, официально их не существует. Это своего рода земли повышенной нестабильности, где полыньи открываются особенно часто, случаются прорывы… ну и в целом неспокойно.

Еремей кивнул и добавил:

— На картах их не малюют, и да, они есть, но их вроде и нету. Зато на границе высочайше дозволено ставить остроги. Ещё лет двести тому или триста.

— Триста, — поправил Михаил. — От указа государыни Анны Иоанновны. Острожные поселения существуют вроде как под государевой рукой. Принимают всех, кто готов охотится. Ну и добычу только в казну сдают, это строго. А так говорят, даже каторжника примут.

— Примут, — согласился Еремей. — Всякого… кого в охотники, а кто и козликом пойдёт. Каторжники разные бывают.

Заманчиво.

Охотники. И я охотник. И Мишка вон. Поселиться, затеряться… как там, дерево в лесу и лист среди листьев. Только, чуется, не тот этот лес, точнее будем мы в нём белыми березками посреди ёлок торчать.

— Боюсь, независимость острогов осталась исключительно формальная. Не знаю, как другие, но Воротынцевы давно имеют своих людей и в Южном, и на Волчьем осколе. Второй мы почти полностью контролируем… Воротынцевы.

А всё-таки ломает Мишку.

Оно и понятно, сколько лет считать себя Воротынцевым, пусть и не совсем правильным, но всё же, а потом раз и откреститься. Не бывает такого. Точнее если бы было, я бы уже и сам насторожился. Человеку, который так легко меняется, верить нельзя.

— Остроги — это удобно. Оттуда и выходить проще, если надобно дружину обкатать да и… подыскать кого перспективного.

То есть опознают и тоже сдадут. Может, не разбойникам, но и опасаться нам надо отнюдь не разбойников. И тут я согласен. А ещё, когда выяснят, что я жив, именно в этих Острогах меня и станут искать. Потому как логичнее всего Охотнику к Охотникам прибиваться.

Так что… нет.

— Дерьмо, — сказал Еремей.

— А то, — Михаил согласился. — Я бы предложил на Север, но туда добраться не просто. Особенно без документов. У меня их нет… кроме перстня.

И показал.

А я удивился, как не заметил прежде. Перстенек небольшой, узенькая полоска тёмного металла, вдавленный пятачок с совсем уж крошечным гербом.

— Не знаю, что с ним делать, — Мишка стащил и мне протянул. — Так-то… я могу заявиться. Подтвердить личность.

— С этим лучше не спешить.

Я же, глядя на этот герб, думал, что это почти насмешка. Красное поле и серп, правда, поле не алое, скорее в тёмный пурпур. А серп на длинной рукояти и ни хрена не похож на орудие мирного труда.

Главное, что посыл ясен.

То ли вселенная подсказывает, то ли в целом сложилось, но прям в мысли легло.

— В Петербург поедем, — я вернул кольцо Мишке. — Пока убери… их отследить можно?

— Не знаю, — сказал он не слишком уверенно. — Вряд ли… это… не артефакт ведь. У наследника — да, там особое, а младшие просто в мастерской изготавливают, по мере надобности. И зачаровывают на кровь. но Кто другой кроме меня носить не сможет.

А потому вполне себе удостоверение личности.

И вот как… выкинуть?

Неразумно. Мишка, хоть и кривой, но официально в наследниках Воротынцевских числился. А это может сыграть. Без кольца его как пить дать самозванцем объявят. И без общей крови доказать ничего не докажешь.

Оставить?

Понадеяться, что не отследят? Закопать тут? А потом, если нужда случится, ехать и раскапывать? Нет, надо с собой, только не на пальце. Веревочку там найти, чтоб на шею повесил? Или в рубашку зашить? Что-то в голову даже ничего толкового не приходит.

А вот у Громовых брошь.

С дедом ушла. Я ведь и не подумал, что снять надобно. Как-то оно… и вправду пришлибленный был. И что теперь? Или попросить тёрн?

Я протянул руку и, сосредоточившись, попытался сформулировать, чего надо. Под пальцами завозились корни, а спустя минуту или две — время тут странно текло — из стены выпала брошь.

Горячая какая. Жаром опалила и затихла, притворяясь обыкновенною. И вот что мне с тобою делать? Взять? Оставить? Если найдут… а ведь может случиться, что и возьмут, и обыщут, и найдут.

Как тогда?

А вот тут бросить — это тоже неправильно. Змея смотрит, поблескивает глазками-камушками. И понимаю, что не брошу. Спрячу куда… в конце концов, я вон нож тащить собираюсь, к которому, если что, тоже вопросов будет прилично. Так что одна маленькая брошечка особой погоды не сделает.

И я, задрав грязную рубаху, приколол брошь к нижней. Как Тимоха очухается, так ему передам. Или Таньке. Но нельзя бросать. Она тоже из Громовых и тут ей будет плохо.

— Почему в Петербург? — Еремея возня с брошью не впечатлила.

— Город большой?

— Ещё какой… — Михаил крутил колечко в пальцах. — В центре там неуютно… всё-таки Романовы сильны, так что хватает, чтобы Белую часть прикрыть. Но в последние годы он крепко разросся… заводы. И целые заводские кварталы.

— А там рабочие.

— Савка, ты серьёзно? — Метелька, кажется, начал понимать. — Это ж… там же ж…

— Там народу тьма. Приезжают. Уезжают. Кто-то на сезон, кто-то насовсем. Суета постоянная. Верно?

— Верно, — а вот Еремей прищурился. — И если готов подписать договор, то и с документами помогут. Точнее… скажем так, взять возьмут, а там уж сами[2]. Не везде, в хорошее место, конечно, не примут, но…

В хорошее нам и не надо.

— Ты собираешься устроиться на завод? — Михаил кольцо выронил, правда, тотчас поднял и надел на палец. — Потом шнурок подыщу… зачем на завод? Это же…

Во-первых, это последнее место, где будут искать даже не меня — нас.

Тимоху, который свернулся калачиком и тихо сопел в углу. Татьяну с её ожогами… там хватит таких, всяких и разных, убогих и странных. Я вспомнил тот вагон третьего класса. И почему-то показалось, что