Отто фон Штиглиц - Андрей Готлибович Шопперт

Польшу. Документы Карл Энгельгардт обещал завтра принести. Всё, больше в Берлине делать нечего. А вот в Польше есть несколько человек, что зажились на этом свете.

Событие шестьдесят седьмое

Пришла весна. Зазвенела капель. Запели птички.

Дворник Никодим вышел на улицу. Сорвавшаяся с крыши сосулька убила дворника Никодима.

Прозектор в морге задумался над графой о причине смерти и, улыбнувшись, написал: «Весна пришла»…

Освободил Брехт землю от Фрица Эриха Георга Эдуарда фон Манштейна и мир преобразился. Ветер не дует, дождь не идёт, и весна вспомнила, что пора людей солнышком порадовать. Вспомнила и порадовала. Прямо настоящая весна. Воробьи чирикают, фроляйны ходят по Берлину в платьях с горохами, а не в пальто. Каблучками цокают по мостовой, заставляя герров на цокот тыковки свои поворачивать. И даже кабриолеты опустили свои брезентовые крыши и радуют прохожих видом заможных седоков.

А что будет, если и от Гудериана Землю освободить. Сирень сразу расцветёт, а Брехта с попаданцев до архангелов чином подымут. На дело Иван Яковлевич пацанов не взял. Бездельничать тоже не дал, поступил как «Доцент» из фильма «Джентльмены удачи», сунул им немецкий разговорник и сказал учить от сих до сих, как вернётся – проверит.

Они живут по-прежнему в Бабельсберге. А генерал-лейтенант Гудериан обитает в другом пригороде Берлина. Называется район Панков. Этот район находится юго-западе Берлина. Дом у генерала на Эльза-Брэндштрём-штрассе (Elsa-Brändström-Straße). Нашёл Брехт на карте, маршрут выстраивая. Прямо рядом, как и говорил Карл Энгельгардт стоит Евангелическая церковь надежды «Хоффнунгскирхе».

Полковник вышел на главную улицу Бабельсберга, по которой уже носились машины туда – сюда и стал пытаться остановить такси. Через десяток минут ему это удалось: остановился «Опель».

– Евангелическая церковь надежды «Хоффнунгскирхе», – располагаясь на заднем сиденье автомобиля, сообщил водителю Брехт.

– Извините? Где это? – повернул щекастую голову шофёр.

– Деревня, карту купи! – просилось. – Район Панков. Эльза-Брэндштрём-штрассе. – Брехт надвинул кепку на глаза. Не шифровался, солнце в глаза било.

Ехали долго водитель, в отличие от русских таксистов более поздних времён ни политиком, ни тренером сборной по футболу, ни даже семейным психологом не был, просто крутил баранку и молчал. Оказывается, так тоже можно было.

Приехали, Брехт вышел на солнышко, день близился к концу, солнце как раз между двух башен церкви разместилось. Надо отдать должное архитектору, красивую штуку смастерил. В псевдоготическом стиле, наверное, это так называется. Сплошные скульптуры. Чуть выбивалась эта церковь от виденных до этого, она была оштукатурена, по сравнению с кирпичными церквями, смотрелось даже изыскано.

Брехт расплатился с водителем и достал из сумки своей безразмерной карту, сориентировался и зашагал по Эльза-Брэндштрём-штрассе к дому генерала. Улица была чуть богаче, чем та, на которой они жили, попадались часто коттеджики в два этажа, или в один, но с мезонином.

Палисадники разбиты, деревья пока голыми ветками хвастаются, но на некоторых почки уже набухли, вот-вот окутаются зелёной дымкой. Газоны уже настоящей травкой глаз радуют. Весна. Чумачечая весна.

Как там:

Я иду по улице словно чумачечий, От солнца, шоб не жмуриться, я натянул очечи. А в стёклах отражаются девочки-конфетки,

Вот дальше Брехт не помнил, Конфетки, что там в рифму – котлетки. А нет, пусть будет, так:

А в стёклах отражаются девочки-конфетки, Всем быть героями первой пятилетки. Ведь в руках у каждой целых две газетки.

Дом Гудериана был двухэтажным и как бы чуть сдвинут внутрь приусадебного участка, ну точно как в фильме про Штирлица снимали. Брехт, не останавливаясь, прошёл мимо. Тихо. На улице играют дети с няней, наверное, на скамейке сидят два герра и рубятся в шахматы. Весна, на солнышко выползли ветераны первой мировой. В доме генерала открыта форточка на первом этаже и там слышно радио. Песню дивчина спивае. Слов не разобрать, но мотивчик бодренький.

Так и хотелось привести Гитлера на эту улицу, и ткнув носом в собачьи какашки, что сейчас убирала за своим пуделем дама в шерстяном берете, и спросить:

– Смотри, мирная хорошая жизнь. Счастливы люди, зачем тебе это надо было? Чего не хватало? Десять миллионов человек погибнет. Это твоя мечта?

Дойдя до конца Эльза-Брэндштрём-штрассе, Иван Яковлевич огляделся, отсюда дом Гудериана не виден, улица не по прямой линии выстроена, есть загиб. Пошёл назад. Вот теперь виден дом. Огляделся, ища места для засады.

И тут всё опять пошло не по плану. Позади него рявкнул сигналом автомобиль и полковник отскочил на тротуар, и только после этого взглянул, кому это он помешал. Мать жеж твою жеж! Гудериан. Машина, притормозив и подождав, пока олух в виде Брехта покинет проезжую часть, и тронулась, обдавая Ивана Яковлевича бензиновым смрадом, не должна она пройти экологический стандарт на евро пять. Быстрым шагом полковник поспешил следом до дома метров сто, ну, да пока дверцы открывать будут, да пока тушку его извлекать.

Машина была та самая, которая нарисована у Хемингуэя в журнале. Мерседес. Mercedes-Benz 500K, такой же, как сейчас есть у Брехта, только красного цвета, брезентовый верх спущен и там, кроме водителя, два человека. Один точно генерал Гудериан, весь в дубовых листьях. А вот рядом? Рожа знакомая? Где его мог видеть полковник? Форма тоже полковничья. Где вообще Брехт мог видеть немецких танковых полковников? Так-то ни с одним не пересекался.

– Стоять. Бояться. Не, ну, прёт прямо как в рояльном романе. Это же командир бронетанкового немецкого батальона танковой группы легиона «Кондор» из Испании – полковник Вильгельм фон Тома. Как там его