Германия на заре фашизма - Андреас Дорпален

Борьба между канцлером и генералом за влияние на президента продолжалась. Докладывая ему о своих переговорах с Гитлером, Шлейхер, по словам Мейснера, заявил, что в основном достиг взаимопонимания с лидером нацистов. Одновременно он дал Гинденбургу понять, что оппозиция Брюнинга нацистам является основным препятствием на пути их сотрудничества с правительством. Очевидно, он уже задавался вопросом, может ли это противостояние прекратиться, пока Брюнинг возглавляет правительство. Судя по всему, генерал уже пришел к выводу, что, если речь идет о достижении договоренности с нацистами, от Брюнинга придется отказаться. Несомненно, Гитлер думал так же. Слабые намеки на ограниченность канцлера подготавливали соответствующую почву у президента, и в удачный момент Гинденбурга можно будет уговорить заменить канцлера кем – нибудь другим, кто более охотно пойдет «на поводке» у генерала.

Шлейхер знал, что Гинденбург недоволен недавними переменами в составе кабинета и продолжает надеяться на сближение с правыми, чтобы очиститься от бесконечных упреков в своей «измене» национальным элементам. Не было для Шлейхера тайной и то, с какой неохотой маршал шел на подписание непопулярных чрезвычайных декретов. Президент не уставал жаловаться, что его избирали вовсе не для того, чтобы, согласно конституции, определять политическую линию, – это задача канцлера. Генерал понемногу начал намекать на то, что договоренность с правыми вполне возможна и такая договоренность может дать ощутимое большинство в рейхстаге, а после восстановления его законодательных функций отпадет необходимость в подписании обременительных декретов.

Обрадовавшись такой возможности, Гинденбург потребовал от Брюнинга снова попробовать «продвинуть» кабинет ближе к правым. Он желал, чтобы в первую очередь контакт был установлен со «<Стальным шлемом» и с Немецкой национальной партией, втайне надеясь, что успешное сотрудничество с ними приведет к позитивным изменениям в позиции нацистов. К его большому неудовольствию, ответ Брюнинга остался неизменным: все его контакты с правыми доказали, что отсутствует фундамент для плодотворного сотрудничества. Включение в состав правительства правых радикалов также может неблагоприятно отразиться на переговорах о репарациях, которые он только что начал. Следует еще немного подождать. В любом случае без перемен не обойдется после прусских выборов будущей весной, которые, несомненно, приведут к расколу коалиции социалистов и «Центра» в Пруссии и дадут «Центру» большую свободу действий и в рейхе тоже. Но эти объяснения Гинденбурга не удовлетворили. Маршалу больше нравились речи Шлейхера. Он не желал видеть, что ни Гитлер, ни Гугенберг не хотели договариваться с Брюнингом. Для Гинденбурга были неприемлемы любые решительные перемены, поэтому он не хотел расставаться с Брюнингом, к которому продолжал относиться с глубоким уважением, но все же ему хотелось, чтобы канцлер обращал больше внимания на его пожелания. В декабре он снова обратился к нему с просьбой о договоренности с правыми, и Брюнинг в очередной раз ответил, что этот вопрос не обсуждается. При этом Брюнинг и предположить не мог, что Шлейхер уже вторгся на территорию, которая по закону принадлежала ему – канцлеру.

Беспокойство Гинденбурга проявлялось по – разному. В течение этих месяцев не прошло ни одного заседания кабинета, на котором Брюнингу или Мейснеру не пришлось бы докладывать об очередном требовании или жалобе президента. Как и прежде, старого маршала больше всего занимали вопросы, связанные с армией и сельским хозяйством, – в них он проявлял привычную настойчивость. Он считал, что снижение выплат, получаемых бывшими офицерами при выходе в отставку, является слишком резким, и настаивал на принятии новых мер помощи сельскому хозяйству, в первую очередь в восточных провинциях. Стремясь во что бы то ни стало умиротворить своих восточногерманских друзей, он даже не стал ждать, пока правительство разработает соответствующие планы для страны в целом. По его настоятельному требованию Брюнинг был вынужден получить одобрение кабинета на еще одну поспешно составленную программу помощи сельскому хозяйству востока, несмотря на наличие у канцлера серьезных опасений. За свои труды ему пришлось заплатить очень высокую цену: немедленным следствием стал выход аграриев из экономического совета. Они заявили, что не могут сотрудничать с правительством, которое так демонстративно игнорирует интересы фермеров запада и юга Германии. Правительство могло лишь ответить, что руководствовалось лучшими побуждениями. Возложить вину на президента не представлялось возможным, а сам он никогда не взял бы на себя такую ответственность открыто.

Между тем Гинденбург добился разве что очень скупых изъявлений благодарности. 15 декабря восточнопрусская сельскохозяйственная палата приняла очередную из серии резких резолюций, с помощью которых оказывала давление на президента. На этот раз в ней содержалось довольно грубое требование расчистить дорогу для людей, проверенных в борьбе и безусловно преданных своей стране, – людей, способных спасти не только сельское хозяйство, но и весь народ. Далее президент палаты поспешил объяснить, что Восточная Пруссия ценит все, что президент сделал для провинции. Просто ее жители хотят видеть изменения в политической системе, которые дадут больше возможностей президенту полностью реализовать свои намерения по оказанию помощи региону. Но только это запоздалое признание вряд ли смогло смягчить горький шок, испытанный старым маршалом, от которого отреклись старые друзья.

Для несчастного Брюнинга этот демарш пришелся как нельзя более некстати. Истекал срок окончания президентских полномочий. Чтобы избавить свою многострадальную страну от беспорядков новой избирательной кампании, он готовил почву для парламентского продления срока полномочий Гинденбурга. Одним из главных препятствий к претворению этого плана в жизнь было нежелание самого маршала служить сверх назначенного срока. Усталый старик всей душой желал освободиться от «ответственности» и удалиться в Нойдек. Брюнинг понимал, что, если не будет маршала, следующим президентом будет избран Гитлер. Восточнопрусский демарш пришелся как раз на тот момент, когда Гинденбург стал выказывать первые признаки колебания. Таким образом, задача Брюнинга стократ усложнилась. К тому же канцлеру необходима была подпись президента на еще одном чрезвычайном декрете. И снова это был декрет, который, как следовало ожидать, если и будет принят Гинденбургом, то с очень большой неохотой. Речь шла о новом снижении заработных плат и пенсий, некоторых изменениях в налоговой системе, но также и об общем снижении цен, рент и процентных ставок. Все это должно было дать возможность немецкому экспорту конкурировать с британским после проведения этой страной девальвации своей валюты. Эффективность этих мер была ослаблена искусственно взвинченными ценами на продукты питания, которые продолжающееся повышение тарифов держало на уровне намного превосходящем цены на мировом рынке. В последней части декрета предусматривались некоторые новые меры по поддержанию мира и порядка: более строгие наказания за необоснованное применение оружия, более эффективная защита правительства от клеветнических и оскорбительных нападок и, наконец, условие, запрещающее членам политических организаций носить форму. Последний шаг обдумывался уже в течение года. Считалось, что отсутствие идентифицирующей формы и эмблем уменьшит число уличных стычек. Но Гинденбург категорически отказывался одобрить такую меру. Он опасался, что это не понравится «Стальному шлему», за деятельностью которого он продолжал следить любящим отеческим взглядом, не обращая внимания на обструкционистскую тактику организации. В то время как у нацистских штурмовиков и членов социалистического «(Железного фронта» имелись партии, которые снабжали их программой действий, у «Стального шлема» не было такого источника идеологического вдохновения. Посему, лишившись визитной карточки в виде узнаваемой общей формы, он мог потерять и многих своих последователей.

И все же действия, направленные против военизированных организаций, стали необходимыми. Не проходило и дня без по крайней мере полудюжины уличных боев, в результате которых имелись жертвы, и число их день ото дня увеличивалось. В ноябре в гессенскую полицию были переданы документы, из которых явствовало, что местные нацисты составляют планы управления государством после свержения правительства. Правительства многих германских государств уже давно требовали вмешательства правительства рейха, принятия мер против открытого неповиновения государственной власти. Теперь они стали более настойчивыми, и с легкостью отмахнуться от таких требований уже было невозможно. Да и внешнеполитические соображения также требовали устранения растущей военной угрозы, хотя правительство считало своим долгом это отрицать. Тем не менее из – за позиции Гинденбурга опубликование декрета несколько раз откладывалось. После того как одобрение президента было в конце концов и с большим трудом получено, Мейснер предупредил кабинет, что президент подписал декрет с большой неохотой. Подразумевалось, что следующий декрет такого рода он, скорее всего, не подпишет вообще. (В тот самый день, когда Мейснер озвучил это сообщение перед кабинетом, полицейский комиссар Берлина Гржезински был вынужден по требованию Гинденбурга отменить приказ о депортации Гитлера из Пруссии «как нежелательный элемент, поведение которого угрожает интересам государства».)