Сердце бройлера - Виорэль Михайлович Ломов

– А я думал: под себя подладить. Под свою школу.

– Да, я уже не сомневаюсь. Я беру вас. В бизнесе сейчас многого можно достичь. С вашими-то способностями… Тем более, вы знаете уже, что есть не только своя жизнь, но и чужая смерть.

Сергей взглянул на профессора. Тот бесстрастно продолжал:

– И чужая смерть – всего-навсего лопнувший нарыв. Больно, но гной вытек. И кожа всего организма вновь чиста. Не так ли?

– Так, – хмуро подтвердил Сергей. – В прошлом мы все одиноки.

Профессор засмеялся.

– Это в вас говорит молодость, молодой человек. Эх, молодость-молодость! Когда-то и мы были рысаками! Да-да, одиночками, не тройками. Как гнали мы к финишу! Как гнали!.. Зачем?

Сергей подумал в эту минуту почему-то об отце. Он почувствовал, что с отцом что-то неладно. Должно произойти. Или произошло. Он даже взволнованно встал, вышел из купе, глянул в окно, когда же Нежинск? Зашел, сел, снова встал, сел.

– Вы покурите, успокоитесь. Минздрав предупреждает, а я рекомендую. Покурите-покурите.

Сергей вышел в тамбур. Подергал ручку. «Вчерашняя» дверь был закрыта. Он закурил. Вспомнил, что бросил. Загасил сигарету.

– Не правда ли, успокаивает? – услышал он за спиной. – Когда последователен.

Он обернулся и ничего не ответил.

– Успокаивает, – удовлетворенно кивнул профессор. Он затянулся «Беломором». Заметив, что Сергей с любопытством смотрит на папироску в его руках, профессор сказал: – Привычка. Привычка сверху нам дана. Да и крепость есть крепость, а не дурь с ментолом, – профессор закашлялся. – Это и не «Беломор». Это «Брест» какой-то! Правильно предупреждает Минздрав. Ну, да предупрежденный спасен… Вернемся. Дама там одна. Скучает, поди.

И вдруг указал Сергею на дверь:

– Правда, во всякой двери есть нечто магическое? Как бы вход в ад или в рай. Открываешь ее и не знаешь, куда попадешь.

Они подошли к купе.

– Как вы тут, Яночка, не скучали? Мы премило поболтали с Сережей. Настоятельно рекомендую вам. Редкий напиток. Вы же любите всякие соки. Так вот, лучший сок и лучшее вино – в беседе с умным приятным молодым человеком, – профессор подмигнул Сергею, а на Яну посмотрел серьезно.

Девушка смутилась. Профессор удовлетворенно кивнул головой. Сергей отметил про себя, что профессору нравится, как все идет. Похоже, его замысел удается ему. Какой замысел, черт возьми?

– Да, в прошлом мы все одиноки, – продолжил профессор беседу. – Давайте-ка коньячку. Такой же… Приходим в одиночестве, идем по жизни в одиночестве и уходим из нее в одиночку. В одиночку лучше, – неожиданно засмеялся он. – Правда, их сейчас почти и нет. Камеры переполнены.

– Всякий уход, исход приносит наслаждение, – пришла Сергею такая вдруг безумная мысль. Мысль – переменить во что бы то ни стало тему разговора. Уж чересчур была она провокационной.

– Да, интересно. Даже смерть?

– Даже смерть. А также все естественные отправления организма, из всех дыр и щелей, извините, – вдруг ожесточился Сергей. – И роды в том числе. А также слова, звуки, запахи, ноты, рисунки, рукоделие. Все, что исходит изнутри, высвобождает и очищает. Даже то, что мы выбрасываем из себя в пустоту наше прошлое, как паук паутину. Вон оно, остается за окном. Бежит, скулит за нами следом. Ему не догнать нас (глаза профессора замерцали при этих словах – Сергей удивился; нет, ему показалось). А значит, приносит наслаждение.

– И насилие? Убийство, например?

– Не знаю, – искренне сказал Сергей.

Профессор засмеялся.

– Вот тут я не совсем согласен с вами, молодой человек. Это сублимация (ведь вы говорили, насколько я понимаю, о ней?), эти все либидо, сублимации, вытеснения – выдумки бездельников. К тому же, не наших. Наши больше пьют, а уж потом умствуют. А те, наоборот, умствуют, а потом пьют. Эта ваша сублимация (пардон, их) не имеет никакого отношения к трудящемуся члену общества, то есть к подавляющему его (я имею в виду общество) большинству.

– Не понял, – сказал Сергей. – Вы имеете в виду, говоря о подавляющем большинстве, – численном подавляющем большинстве общества или – этом большинстве, подавляющим общество?

– Все вы прекрасно поняли, молодой человек. Вон Яна смотрит на вас с недоумением. Что ж там непонятного, так, Яночка? Выпьем за общество. Наше с вами. Так вот, я не совсем согласен с вами, Сережа, потому что наивысшее наслаждение испытываешь не тогда, когда источаешь что-то, а когда копишь в себе, копишь-копишь, пока оно не прорвется не наружу, а внутрь тебя. О, это совершенно другое дело! Так могут немногие продвинутые на том же Востоке и очень-очень немногие на опрокинутом вверх ногами Западе. Оттого, что ваша юность, как вы изволили выразиться, источается из вас, как паутина, вовсе не следует, что она уходит от вас. Паук, пока живет, – паутина в нем. Так и все наше, отпущенное нам, время. Оно внутри нас, как бы мы его бездумно и на что бы безоглядно ни тратили. Мы им опутываем не кого-то, а самих себя. Пока не превращаемся в кокон, из которого вылетает душа. Куда? Это спросите у бабочки. Там совершенно другие времена. Другое время – другой сказ.

– Красиво плетете паутину, профессор.

Тот гордо откинулся на спинку.

– Профессионально, знаете ли…

– Да-да, – согласился Сергей. – Увы, в моих университетах таких учителей не было.

– Это поправимо.

– Профессор, а ведь если копить только в себе и не источать, не дать вырываться страсти на себе подобных людей, так ведь и роду людскому придет конец?

Профессор опять замерцал глазами.

– В конце, молодой человек, – заговорил он, выделяя каждый слог, – в конце концов и будет самое большое наслаждение для последних оставшихся. Вот эти несколько человек, вознесшихся на недосягаемую высоту разума, и сдерживают в себе столько сил, энергии, семени, которые способны возродить вновь землю и вернуть ей золотой век!

– А дальше?

– Вот только века этого золотого больше не будет. Прошел он. Источился весь и принес сам себе наслаждение. Больше никому. У всех прочих одна досада, что ничего им не досталось.

– А произведения искусства? Творения зодчества?

– Бросьте. Высохшие капли чужой страсти на подоле истории. Вам-то что до них? Вы что, сами не в состоянии создать нечто бессмертное, как вы полагаете? Создавайте. В этом вы, благодаря этому вашему источению, обретете куда больше удовольствия, чем от знакомства с чужими вещами. А не можете, так убейте! И все станет на свои места.

– Как? – воскликнула Яна. – Как убейте?

– Да я шучу, Яночка. Это метафорически. Убейте – значит, дайте жизнь. Это из контекста всей нашей беседы.

– А-а, – протянула, ничего не поняв, девушка. Однако тут же спросила: – Я что-то не пойму. Вы все про источения говорите, про извержения. Сергей, так? А как