Григорий Зиновьев. Отвергнутый вождь мировой революции - Юрий Николаевич Жуков

ставим на очередь и станем внимательно и организованно проводить в жизнь. Постепенно (выделено мной — Ю. Ж. ), ибо обстановка трудная и сейчас. Это будет новое и довольно старое слово, которое мы скажем съезду Советов и которое надо сказать в рамках нашей партии».

Таким Зиновьев видел выход из политического кризиса. Только политического, да еще и в пределах организации государственной власти. Но не ограничился тем, так как та же болезнь затронула и РКП.

«Как говорили на последнем съезде нашей партии, — отметил Григорий Евсеевич, — у нас активность партии заменена активностью Центрального комитета. У нас важнейшие вопросы нашей жизни решались небольшой группой… И иначе нельзя работать тому Центральному комитету, который управляет 1/6 частью мира и который каждый день на каждом заседании имеет на своей повестке не менее 40 вопросов, из которых один важнее другого… И то, что мы видим в советских организациях в малом и большом, то же самое мы видим в партийной организации…

Это была не вина верхов, поскольку дело идет о руководителях нашей партии. Они больно чувствовали этот момент, но другого выбора история не давала».

Защищая ЦК, а в том числе и самого себя, Зиновьев пояснил: «У нас линия была намечена правильно, принцип есть — называется демократическим централизмом. Но беда только в том, что жизнь не позволила нам применять наши собственные уставы. Вот к чему дело свелось. Будет ли вечно так? Конечно, нет. И повторяю: ЦК отдает себе отчет в том, что как только изменится обстановка, мы должны перед партией указать на этот счет новые пути».

Снова настаивал — все идет не так, как должно, но надо переждать. Изменится ситуация, изменится и работа партии. Но когда же? От ответа на такой вопрос Зиновьев уклонился. Даже не пояснил, что же еще должно измениться в жизни. Наоборот, сам вопросил участников партконференции: «Наступает ли время, есть ли объективная возможность и в какой мере она есть, чтобы начать ослаблять тот нажим, который мы должны были ввести, и открыть новую дорогу как в области советской, так и партийной?»

Не давая слушателям возможности сосредоточиться на чем-то одном, в данном случае — для партконференции наиважнейшем, Зиновьев вновь перескочил на иную, совершенно новую для его выступления тему. «Мы указали, — заявил он, — на болезни, какие наша партия имеет». И тут же добавил еще одну. «Ряд людей, — заявил Зиновьев, — иногда не самых худших, заболели бюрократизмом, заболели комиссарством в худшем смысле этого слова».

Казалось, за такими словами последует четкое разъяснение, но… У слушателей должно было сложиться впечатление, что докладчик хочет сказать очень важное, но не решается. Ходит вокруг да около, выражается обиняком.

«Самая большая вещь, — пытался пояснить Зиновьев, — армия… Она имеет две стороны. Армия — ударное учреждение, лучшее учреждение. Мы ведь говорим: работайте по-военному в профсоюзах. Но в этой армии есть свои тылы, где язвы бюрократизма пустили глубокие корни…

Мы не забыли того, что даже Красная армия — наша гордость, наше основное орудие борьбы, даже она одним концом заразила партию некоторыми плохими сторонами… Мы указывали на то, что небольшая часть командующих верхов армии, в том числе и коммунистических, разлагается и, безусловно, вводит такие методы, которые ложатся пятном и на армию, и на коммунистов, и на советскую власть».

Так и не сказав ничего конкретного о бюрократизме в армии, Зиновьев перешел столь же расплывчато к проблемам в системе управления. «Бюрократизм заключается в том, — пытался он объяснить свою мысль, — что сама постройка у нас иногда чрезвычайно запутанная, неверная. Часто наши экономические органы и главки не построены так, как нужно… а это неизбежно влечет за собой бумажные горы, бумажную волокиту.

Бумажная волокита — с полбеды, но настоящий бюрократизм коренится в том, что мы в области административно-хозяйственной не все пригнали к месту, одно к другому. У нас много путаницы, много нелепого и слишком сложного». И как бы между прочим заявил, что «Главполитпуть, который состоит из наших же людей, делает ошибки». Тем намекнул и на «комиссаров», так как сотрудники этого органа называли себя комиссарами, подчинявшимися только Троцкому, и на проблему, поднятую еще на профсоюзной конференции — «не все пригнано к месту».

Пообещал: «Мы (ЦК — Ю. Ж.) думаем на предстоящем съезде Советов борьбу с бюрократизмом так поставить, что дело пойдет не о сокращении числа бумаг, а чтобы основные приводные ремни (профсоюзы — Ю. Ж.) поставить на место. Это будет серьезная, деловая борьба с бюрократизмом».

Завершил же Зиновьев доклад классическим приемом опытного оратора — вернулся к тому, с чего начал, но уже в иной тональности — дидактической.

«Не трудно, — теперь свободно говорил он, — быть коммунистом, когда все идет гладко, идет по накатанным рельсам, когда полная демократия и так далее. Трудно сейчас, когда ждет иногда не только внешняя обстановка, но есть и внутри такая, что на первый взгляд отталкивает и трудно удержаться. Что делать, надо группировку менять, наши ряды расчленять. Это легко сделать, но это приведет к губительным результатам в рядах нашей партии».

И вновь обратился к аудитории с вопросом: как лечить это зло? Однако на этот раз дал иной ответ, нежели прежде.

«Всероссийская конференция, — заявил он, — в сентябре наметила 21 пункт практических мер. Некоторые меры мы стали проводить в жизнь». Напомнил о них. О создании контрольных комиссий — центральной и губернских, предложив компартии Украины сделать то же… О свободе критики, издании дискуссионного листка. О предполагаемом создании «комиссии для борьбы с тем недовольством внутри партии, которое иногда принимает большие размеры». И еще об одном, о котором прежде речи не было — «У нас часто, когда передвигают одного человека из центра, с ним снимается целое гнездо, 25–30 человек… Это манера буржуазная, с которой мы должны бороться, и должны ее искоренить».

Вторым предложением, высказанным Зиновьевым на партконференции в Харькове, стало внушение — почему для Украины не подходит та «новая линия, которую мы (ЦК — Ю. Ж.) назвали возрождением рабоче-крестьянской демократии внутри нашей партии, ослаблением централизма».

«Вы лежите на большой дороге, — втолковывал он и без того хорошо известное делегатам, — и если захочет вцепиться в горло Антанта, она сделает это через Черное море. То же самое и с поляками… Как ни тяжело людям сознавать, что придется, может быть, еще воевать — война вам осточертела, но общие условия остаются, а раз война, значит, военный режим, из этого не выскочишь… Но у вас еще плюс петлюровщина и махновщина, этого не надо забывать… Эти болезни не решаются