Романы. Рассказы - Варткес Тевекелян

Зная все это, мы с Марком решили еще раз пройтись по этой улице и восстановить в памяти детали. Уточнив все и условившись, что встретимся ровно в половине одиннадцатого в квартире кондуктора, мы разошлись.

У меня была еще куча дел: нужно было на всякий случай приготовить помещение для раненых, обеспечить полную информацию об исходе операции, еще раз повидаться с Жюли.

Покончив со всем этим, я побежал на место свидания с Нодье. Внимательно выслушав меня, он полностью одобрил наш план действий.

В условленный час я и Марк встретились на лестничной клетке и вдвоем зашли в квартиру кондуктора. Марк был оживлен и, как всегда, шутил и громко хохотал. Удивительного нрава человек! За все время нашего знакомства я ни разу не видел его унылым, хотя ему, как подпольщику, ежеминутно грозит смертельная опасность. Знаю хорошо и то, что Марк обедал не каждый день и часто голодал.

Поболтав немного со старым кондуктором и с его женой и объяснив им, что, может быть, нам понадобится их помощь, мы вышли. Было без семи минут одиннадцать.

Все свершилось очень быстро. Двое испанцев выстрелами в упор сняли часовых, стоящих у дверей клуба. Почти одновременно с этим один за другим раздались оглушительные взрывы — это два других товарища из разных мест швырнули в окна ресторана связки гранат. На мостовую посыпались осколки стекол. Через раскрытые окна хлынули облака черного дыма. Поднялась невероятная паника, крики, шум, ругань. Вот испанцы быстро пробежали мимо нас и исчезли во дворе. Нам оставалось ждать еще двоих, прикрывающих улицу от полицейского поста; с ними был и Марк. Из окон горящего клуба начали выскакивать офицеры и полуголые женщины, где-то рядом поднялась беспорядочная стрельба. Кто-то свистнул; тут же последовал выстрел, и свистевший растянулся во весь рост. А мы смотрели на все это и ждали. Наконец раздался топот. Это был Марк. Пробежав мимо нас, он успел крикнуть:

— Поторапливайтесь! Полицейская машина!

Но мы не могли покинуть пост — там оставались еще два товарища. Вот еще один юркнул под арку, второй, бежавший за ним шагах в десяти, упал, его догнала пуля. Нам оставалось одно — как можно скорее бежать.

Полицейская машина на минуту задержалась около трупа на мостовой, и это спасло нас. Мы перебежали двор и вышли на другую улицу. Марка и его людей там не было, — очевидно, они успели уехать. Заметив подъезжающий автобус, я на ходу вскочил на подножку и, проехав до остановки, сошел, завернул в переулок и вскоре был далеко от места происшествия. Меня все время мучил вопрос: убит наш первый товарищ или тяжело ранен? Странно, в эту минуту я от всей души желал его смерти. Я знал наверняка, что, попади он раненым в руки немцев, все равно его ожидает смерть. Но предварительно его стали бы мучить, истязать, чтобы узнать сведения о его соучастниках, а потом убили бы. Весь вопрос заключался в том: выдержит ли он пытки, не выдаст ли своих? Кроме Марка, меня лично никто из испанцев не знал, но в данную минуту дело было не во мне, а касалось всей группы. Нужно было во что бы то ни стало разыскать Марка. Я поехал в кафе дяди Лузо в надежде встретить его там. По дороге мимо меня с грохотом мчались пожарные машины, — должно быть, они спешили к бензохранилищу.

Мои надежды оправдались. Марк сидел в одиночестве за столиком. Осмотревшись вокруг, я сел рядом и в нескольких словах рассказал ему о случившемся.

— Знаю, — мрачно ответил он. — Весь вопрос в том, убиты они или ранены. Если убиты, то никакая опасность не грозит. Мои люди, уходя на операцию, все свои карманы опорожняют, никаких бумаг у них не найдут. Вот если они ранены, то это меняет положение.

— Один убит, это я знаю наверняка. Про второго, что был с тобой, ничего не могу сказать. Так или иначе, ты немедленно извести своих людей. Меняйте квартиры, несколько дней не выходите на улицу, пока не выяснится положение. В случае опасности я поговорю с руководством, подумаем, как вас переправить в другой город.

— Хорошо, так и сделаю. — Марк поднялся, он был совершенно спокоен. — Ты знаешь, тот, второй, был мой брат, — сказал он и поспешно вышел из кафе.

Я застыл на месте.

Сейчас пять часов утра. Остается ждать еще целый час, но я больше писать не могу.

23 июля

Все в порядке. Лефебюр и Сурен блестяще справились со своей задачей…

О брате Марка пока никаких сведений нет.

1 августа

Андреа, брат Марка, умер в тюремной больнице, фашисты ни единого слова от него не добились.

11 октября

До чего хороша осень в Париже! Вчера с Жюли были на Елисейских полях. Несмотря на чудесную погоду, народу было мало, одни старики да дети. В этой тишине мы на минуту забыли о войне, о всех тревогах.

Жюли ждет ребенка. Наконец-то и я буду отцом. Не важно, что фашисты назначили за мою голову пятьдесят тысяч франков награды. Мой сын будет расти, я в этом уверен.

— Знаешь, родной, наверное, нашему ребенку не придется видеть и пережить все то, что переживаем мы с тобой.

— И мы будем рассказывать ему о нашей жизни и борьбе, как рассказывают страшные сказки, — в тон ей добавил я.

— А как мы его назовем? — вдруг, словно вспомнив о чем-то, спросила Жюли.

— Если будет дочь, то мне бы хотелось назвать ее Аршалус, в память моей многострадальной матери, а если сын — Суреном. Был у нас, армян, такой пламенный большевик — Сурен Спандарян.

9 ноября

Петля затягивается все туже и туже. Как видно, напали на мой след. Днем, идя домой, я заметил, что на окне стоит горшок с цветами, — это сигнал опасности. Я, приняв беззаботный вид, прошел мимо ворот, но на углу меня ждал шпик. Я его заметил слишком поздно, шпик преградил мне дорогу. Делать было нечего, пришлось пустить в ход нож, благо он у меня всегда под руками. Когда я побежал, откуда ни возьмись появились еще двое и стали меня преследовать, но их задержала толпа женщин, стоящих в очереди у мясной лавки. Они все видели и догадались, в чем дело. Таким образом мне удалось уйти.

13 ноября

Наконец я узнал, что Жюли не забрали. Как видно, полицейские решили оставить ее пока на свободе в качестве приманки. Но они просчитались! Жюли переехала и находится в безопасном месте.

20 ноября

В то время когда все честное во всем мире, не щадя своей жизни, борется против фашистских вандалов, кучка отщепенцев — армянских дашнаков перешла на сторону фашистов и открыто сотрудничает с полицией. Недавно рассказал об этом Сенекерим. Он сказал:

— В этом ничего сверхъестественного нет, это логическое завершение позорного пути, который прошла эта партия. Запомните мои слова: придет время, и дашнаки наймутся к туркам, если турки выступят против Советского Союза.

Сенекерим перешел на нелегальное положение. Формально не будучи в партии, он оказывает нашей организации помощь.

24 ноября

Страшные провалы. Позавчера за одну ночь арестовали сто двадцать наших товарищей. Вчера забрали Жана и его жену. Нодье опять исчез. Связь с центром потеряна. Моя группа уцелела. Будем действовать пока самостоятельно.

27 ноября

Оккупанты совершили очередное варварство. Они объявили о расстреле пятнадцати заложников. Но этим нас не устрашат. Будем бороться до последнего человека, до последней капли крови. Вместо погибших подымутся сотни новых людей. Варвары захлебнутся в собственной крови. В этой кровавой схватке мы не одиноки — русские беспрерывно наносят смертельные удары фашистской армии. Как бы трудно нам ни пришлось, победа будет за нами. В этом никаких сомнений быть не может».

На этом записи в дневнике Качаза оборвались. Мурад с печалью закрыл тетрадь и развязал сверток бумаг. Там были письма, написанные разными чернилами, а большинство из них — просто химическим карандашом, на клочках мятой бумаги, пожелтевшие от времени газетные вырезки, листовки, набранные мелким шрифтом. Мурад разложил их по датам. Первым оказалось письмо Качаза к Жюли, написанное мелким, убористым почерком на оберточной бумаге.

«18 февраля, тюрьма Сантэ

Дорогая Жюли!

Мой защитник любезно согласился передать тебе это письмо, и я спешу воспользоваться случаем. Хотелось бы писать тебе бесконечно много, но обстоятельства принуждают быть как можно более кратким. Господин Манекю спешит, и нет бумаги.

Среди нас оказался предатель. Кто он — еще не удалось установить. Иначе немыслим был бы одновременный арест всех двадцати семи человек. Нам здесь не так плохо, как может вам казаться. Мои товарищи ведут себя превосходно, особенно Марк с его нескончаемым юмором. Я у него учусь испанскому языку. Очень прошу тебя, поговори с кем следует и попроси наладить доставку нам партийной литературы и свежих новостей.