Открытия, войны, странствия адмирал-генералиссимуса и его начальника штаба на воде, на земле и под землей - Евгений Титаренко

Петька снял трубку, боязливо послушал гудок и положил ее назад.

Владька уже видел телефон раньше, хотел показать, как звонят по телефону, но не придумал, куда позвонить, и тоже оставил трубку.

Мишка сказал женщине в белом, как снег, переднике, что они лягут на двух кроватях: им не надо на каждого, но женщина засмеялась и велела занимать все четыре.

Ходить по коврам им не пришлось потому, что сразу отняли одежду. Всю — до трусов. Хотели отнять и трусы, но путешественники воспротивились. Поклялись, что сами выстирают их. Тогда женщина в белом переднике принесла им мочалки, велела залезть под душ и то и дело наведывалась потом.

— Так, так! Спины трите, спины! — командовала она сквозь щель чуточку приоткрытой двери. — Вот стиральное мыло для трусов! — И в щель просовывался кусок стирального мыла. — Говорят, вы убийцу поймали, мальчики? Расскажете потом?

— Ладно… — обещал Петька.

Под душем они полоскались больше часу, потом во влажных трусах сыграли в домино. Потом им привезли на столе с колесами ужин. Путешественники с изумлением оглядывали множество тарелочек, ложечек, вилочек. Сахар — в отдельных блюдечках, в четырех! Варенье — в отдельных, тоже в четырех! (Как будто можно передраться из-за варенья.) По две тоненькие колбаски на особых тарелочках — каждому, суп с курицей — каждому, чай в серебряных подстаканниках — отдельно каждому, яичница на четырех маленьких сковородочках — каждому. И не дают тебе подумать: что сначала, что потом. Знай ешь только, что подставляют…

По куску пирожного в цветах из сладкого масла они были уже не в силах одолеть.

Трусы к этому времени высохли и, забравшись под мягкие одеяла сказочной гостиницы, путешественники заснули сном сказочных богатырей. Хоть из пушки по ним стреляй, хоть огнем их жги — ничего не услышат.

Тени прошлого

Пушками их нельзя было разбудить, но разбудил своим громовым голосом старшина.

— Подъем! Подъем! Подъем! — повторял он, расхаживая между кроватями, и один за другим путешественники стали высовываться из-под одеял.

За окном сияло яркое летнее солнце.

— Целые сутки проспали! Как не стыдно! — загрохотал старшина. — Подъем!

Друзья увидели на стульях рядом с каждой кроватью свою одежду. Впрочем, своей ее трудно было назвать. Только по отдельным признакам путешественники узнавали ее.

Рубашки были выстираны и выглажены, брюки тоже, телогрейки тоже. Откуда-то появились отсутствовавшие пуговицы. Все дыры были заштопаны так, что и не разглядишь, с какой стороны дыра, а с какой нет ее. Ботинки отремонтированы и начищены до блеска.

— Вы же гости у нас! — объяснил старшина. — За гостями положено ухаживать. Приеду я к вам — чтобы точно так! Завтракайте и — за мной!

— Да мы же вчера наелись! — сказал Никита.

— Ну! — изумился старшина. — А я вот, чудак, каждый день ем да еще по три раза. Потому, наверно, и здоровый вымахал, как столб! Ешьте по три раза — будете такими же!

Путешественники оделись, и опять на столе с колесиками привезли им множество разных тарелочек. Опять сил на пирожное почти не осталось. Съели его через силу.

Потом ездили в легковой машине по городу, и старшина объяснял, где какое учреждение, где что.

Потом остановил машину у высокого серого здания. Милиционер у входа, не спрашивая, кто они, отдал им честь.

Старшина провел их на второй этаж, в комнату, где стояли два стола буквой «Т»: один длинный под зеленым сукном, другой короткий без сукна. Старшина усадил их за длинный стол и ушел.

Минут через пять в дверях появился вчерашний майор.

Путешественники встали.

— Садитесь, — сказал майор и сел за короткий стол. — Поскольку хлопцы вы любознательные, — начал он, — и поскольку многое еще в распутанной вами истории осталось неясным для вас, я попробую дополнить ваши знания. Они пригодятся вам… Вот, посмотрите…

Он передал путешественникам несколько фотографий.

— Это тот, кого вы называли Проней…

На одной из фотографий Проню было еще не узнать: молодой, на коне, с плеткой в руках.

— Это его барская бытность, — пояснил майор.

На другой фотографии Проня в рваном пальто, худой, небритый.

— Это он в Германии, в эмиграции, безработный.

На следующем снимке Проня в костюме с широкими лампасами, как у деда, что стоял в дверях гостиницы.

Майор подтвердил:

— Это ваш Проня во Франции, в кабаке, швейцар…

Потом была фотография Прони в фуражке таксиста.

— Возвратился в Германию, высказал желание воевать против большевиков…

И недавняя фотография — Проня седой, косматый.

Майор показал им также фотографии чернобородого.

— Это люди, которые предали три родины, для которых нет ничего святого на земле.

Друзья не представляли, как можно изменить сразу трем родинам. Майор объяснил им это.

Первой сопляковский барин предал Россию, когда перешел в лагерь белогвардейцев, ибо он и там сражался недолго: он предпочитал слоняться по тылам. А когда увидел, что дела белогвардейцев плохи, бежал через границу в Германию. Через год — во Францию. Принял французское гражданство. Но его все время тянуло в Россию. Не сама Россия, а те сокровища, что остались в Змеиной пещере. И едва в сорок первом году немцы оккупировали Францию, Проня, чтобы войти к ним в доверие, выдал несколько французов — сторонников Сопротивления.

Немцам понравился предатель. Они предлагают ему должность в комендатуре. Но Проня весь «горит желанием» сражаться за фюрера и просится на Восточный фронт — «бить большевиков». Его посылают, но не на фронт, а бургомистром в небольшой городок под Смоленском. Когда наши перешли в наступление, он не бежал с немцами, предпочел сдаться советским органам, конечно под чужим именем. Ему нужно пробраться в Россию, а кто кого победит — волнует его меньше всего.

Вскоре после окончания войны Проня знакомится в лагере с матерым бандитом — чернобородым. Они быстро находят общий язык и с помощью чернобородого он бежит из лагеря, отращивает бороду, длинные волосы и, прикидываясь сумасшедшим, пробирается в здешние края…

Затем майор рассказал им все подробней.

— Засулинский барин — француз — вплоть до семнадцатого года жил в Москве. После Февральской революции он срочно выезжает в свое имение, якобы для того, чтобы переждать беспорядки. Но как раз в это время из разных музеев Москвы и Петрограда, а в основном из частных коллекций пропадают очень ценные произведения искусств, об этом вам подробней еще расскажут. Но ясно, что действовала при этом какая-то очень опытная и большая шайка. Был ли француз ее руководителем или рядовым участником — неизвестно. Во всяком случае, похищенные ценности, общей суммой на миллионы рублей, оказываются у него. Он спрятался на Урале от каких-то там своих сообщников или конкурентов, но ему не удается спрятаться на Урале от революции. Он видит, что большевики одерживают победу за победой. И решает на время спрятать свои драгоценности в Черной, или, как называют ее в деревнях, Змеиной, пещере, надеясь при этом, что кто ни победит — ценности его будут ждать своего хозяина хоть сто лет. Прячет он их довольно основательно. Найти их случайно, по существу, невозможно… Словом, ка́к он прячет — вы знаете, — сказал майор.

Однако слух о том, что француз явился на Урал богачом, ползет следом за засулинским барином. Возможно, слух этот исходил от его менее удачливых сообщников, возможно, где-то француз, любивший выпить, проговорился сам… Но в ночь, когда засулинский барин решает уходить из деревни от приближающихся отрядов Красной Армии, к нему в имение врывается гуменский барин-полковник со своим сыном. Чтобы выведать у француза, где деньги, а они были уверены, что француз имеет именно деньги, золото, — полковник со своим сынком идут на крайние средства. Француз не выдерживает истязаний и перед смертью открывает им тайну библии.

Полковник завладевает ею. Но ни сам он, ни его распутный сынок не знают французского языка. Им известно только, что дорога к золоту лежит через страницы 160 и 283, но библия молчит для них. А разрывы снарядов уже слышны где-то за горизонтом и крестьяне о чем-то шумят на сходках. Полковник просит свою дочь, зная, что ей ничто не угрожает, сберечь для него библию. Девушка эта отличалась от своих родственников: часто помогала бедным, добровольно обучала крестьян грамоте, снабжала их лекарствами, за это ее уважали. Как раз от крестьян-то она и услышала о ночном убийстве в Засулях и о подозрении, которое падает на ее отца. Сопоставив простейшие факты, она в ужасе принимает мышьяк. Крестьяне тем временем уже окружают барскую усадьбу. Полковник взбешен, однако находит выход, чтобы спасти себя и библию. Он появляется перед крестьянами на крыльце, становится на колени и со слезами на глазах просит дать ему возможность похоронить дочь, которая отравилась якобы из страха перед восставшими. Крестьяне чувствуют себя даже виноватыми в чем-то и разрешают похоронить ее.