Открытия, войны, странствия адмирал-генералиссимуса и его начальника штаба на воде, на земле и под землей - Евгений Титаренко

Чернобородый весь распрямился, от злости у него даже волосы будто встали на голове.

— Дурак! Что толку с твоего хождения! Не будь меня, ты еще пять лет не выбрался бы из лагерей или тебя прикончили бы в самом начале!

— Я мог взять в напарники не тебя, — почти весело отозвался Проня. — Я мог любого купить за один-единственный червонец. Понимаешь: за червонец!.. За один! — уточнил Проня. — А не за половину того, что здесь есть!

Седые косматые брови Прони шевелились на ветру, и весь он казался дьяволом, вышедшим откуда-то из старых сказок о страшилищах.

Чернобородый напрягся, и Владька заметил, как дрогнула его рука по направлению к ружью. Проня тоже чуть наклонился весь — к своему ружью.

Напряженно застыли оба, как бы стараясь определить, чья рука дотянется первой.

Владька пнул ногой Петьку, потом Никиту. Они разом очнулись, и дальнейшее видели уже все трое.

— Будем так?.. — спросил, не сводя воспаленного взгляда с Прони, чернобородый.

Проня хихикнул.

— Давай пить, что за глупости!.. Шуток не понимаешь!

И они медленно расслабились оба.

Чернобородый налил в кружку водки. Слышно было, как постукивает о дюралевую кромку стеклянное горлышко бутылки.

Чернобородый вылил в кружку ровно полбутылки.

Проня взял кружку. Оба разом приложились к своей водке, вместе начали тянуть и каждый глоток делали вместе…

В их взглядах, какими они следили друг за другом, была глухая, беспредельная ненависть.

Друзья почувствовали, что должно что-то случиться, но не думали, что это случится сразу, так быстро и так неожиданно.

Бандиты одновременно допили водку, одновременно оторвали свои посудины от губ, стали одновременно опускать: Проня — кружку, а чернобородый — бутылку… И вот, когда уже казалось, что они одновременно поставят их на траву, — бутылка и кружка отлетели в стороны; путешественники не могли потом вспомнить, что отлетело раньше — посудины отлетели разом. Коротким броском бандиты кинулись к ружьям. И в следующее мгновение все уже было кончено. Выстрелы раздались не одновременно. Первым успел спустить курок Проня. Он выстрелил в упор, с расстояния в три шага. Чернобородый, оседая, негромко и протяжно, с хрипом закричал, как кричит в предсмертных судорогах зверь:

— У-у-у!..

Его ружье выстрелило, ткнувшись стволом в землю. Ствол у дула разорвало.

Проня выругался, схватившись за руку, потер: пустяки, царапина.

Ошеломленные друзья видели, как чернобородый упал на землю.

Упал на спину и кричать перестал, но по глазам его, устремленным в небо, было видно, что он еще жив.

Проня пинком отбросил его ружье в сторону.

И вдруг затаившиеся наблюдатели услышали голос чернобородого:

— Я болван, что не пришил тебя раньше… — Лицо его на секунду перекосилось от боли. — Я хотел сделать это еще там, у горы… Мне не нужна половина… — с хрипом добавил он. — Я бы взял себе все!

Проня усмехнулся. С лица его давно исчезло придурковатое выражение. Глаза глядели из-под седых косм жестко, в упор.

— В любом случае я сделал бы это раньше. Мне тяжело было нести все одному. Ты поспешил: я хотел дать тебе еще один день жизни.

— Этот день был бы твоим последним днем… — отозвался чернобородый. — Ты падаль… Падали незачем деньги… А я болван… — превозмогая боль, повторил чернобородый. — Я проснулся той ночью, чтобы кончить тебя… Эти змееныши спутали все мои карты… Я испугался козырных шестерок, когда надо было убирать туза…

Проня, усмехнувшись опять, уже не слушал его. Проня удалился на край острова, прошел вдоль берега, остановился против небольшого водяного оконца во мшистых зарослях болота, сломал ивовый прут, опустил его в воду, дна не достал. Перекинул ружье за плечо, подошел к чернобородому и, схватив его за ноги, поволок к воде.

Чернобородый захрипел.

Никита не выдержал и рванулся вперед. Петька всем телом прижал его к земле. Владька, бледный как полотно, лежал не двигаясь, губы его дрожали.

Проня подволок напарника к самому берегу, бросил, отвязал с пояса его патронташ, сходил, подобрал испорченное ружье, взял веревку.

— Дай умереть!.. — страшно прохрипел чернобородый.

— Умрешь, умрешь… — не дрогнув ни одним мускулом на лице, отвечал Проня, привязывая к его ногам ружье, набитый зарядами патронташ и большой, подобранный здесь же камень.

Потом выпрямился, не обращая внимания на выпученные глаза раненого, перекрестил его и, наклонившись опять начал сталкивать его грузом вперед в воду.

Трудно сказать, чем бы закончилось все это. Теперь, наверное, не выдержал бы Петька. Владька, зажмурившись, зарылся бледным лицом в землю. А Петька уже напрягся, чтобы вскочить. Но в это время чернобородый как-то неестественно, всем телом дернулся, над болотом разнеслось хриплое проклятье, и раненый бандит сник на глазах. Умер.

Задыхаясь от перенапряжения, Петька остался в траве.

Проня помедлил минуту, глядя, как закрываются глаза чернобородого, и толчком ноги в плечо столкнул его в воду. Коротко плеснули круги. Вода еще некоторое время пузырилась в зеленом оконце, потом все кончилось.

Проня перекрестил воду, перекрестил себя и возвратился к оставленному имуществу. Опустился на колени перед ящиком, стал гладить его крышку, бока, и из счастливых глаз его потекли слезы.

Потом Проня захохотал — захохотал весело, безбоязненно: кто услышит его, когда на десятки километров вокруг лишь болота, глухие, заваленные перепрелой хвоей балки и тайга, тайга, тайга… Выхватил из мешка новую бутылку, ударом в донышко выбил пробку… Но пить не стал.

Делаясь опять мрачным, разыскал вылетевшую пробку, тщательно закупорил бутылку и стал быстро собирать мешок.

— Пайщик! — сам с собой разговаривал Проня. — Вот и поделили! Кому что! Кесарю — кесарево, богу — божье! Деньги не делятся на двоих! Деньги любят одного хозяина!..

Валентина Сергеевна надевает брюки

Бабы выскакивали из домов и приникали к щелям в воротах: молодая учительница — такая обходительная, такая культурная — шла через всю деревню в мужичьих брюках!

Волосы повязаны косынкой, как и у всех деревенских женщин, кофта обыкновенная, тапочки на ногах, а вместо юбки — брюки…

— Осподи помилуй!.. — сквозь щель пробормотала во след ей бабка Алена. — Что ж это: столпотворение или еще что?

Ответить ей было некому.

А Валентина Сергеевна шла в кузницу, к дядьке косому Андрею.

Дядька косой Андрей оглядел ее, одобрительно крякнул.

— Вот это так. Ежели командовать, так командовать по-мужски. Лазить лесом, так не задирать юбку, чтоб колоду перемахнуть.

Валентина Сергеевна немножко покраснела.

— Федька! — крикнул дядька косой Андрей. — Замыкай кузню! Коль ты был вояка — будь воякой! Нынче стратегиям и тактикам обученье проводить будем!

Федька взвалил на плечи палатку, дядька косой Андрей взял приготовленные заранее колья, Валентине Сергеевне дали концы новеньких, только что сплетенных веревок и пошли в лес.

Разыскали просторную поляну, дядька косой Андрей сбросил на землю колья и принялся объяснять Валентине Сергеевне, как надо ставить палатку.

— Вот, значитса, ежели ты командарм, приглядуешь место и командуешь… Как командуешь, Федька?

— Раз-з-збить палатку! — тут же придумал Федька новую для армии команду.

— Командуешь, значит, — продолжал дядька косой Андрей, — раз-з-збить палатку! А это загодя распределишь: там, к примеру, Федька хватает колья, я, к примеру, раскатываю энту палатку самую… Короче, всем — свое…

Втроем огромную палатку не вдруг поставишь.

Несколько раз она накрывала и учителей и ученицу-учительницу. Дядька косой Андрей, выбираясь из-под парусины, говорил:

— Так! Все правильно! Значитса, не с тово угла потянули. Федька, где ты? Товарищ учительница, куда вы делись? Ага, вот она! — и помогал Валентине Сергеевне выкарабкаться из-под тяжелой парусины. — Палатку нам бог послал на эскадрон. Чи на дивизию, Федька?

— На роту, — уточнял Федька.

— Так вот, значит, палатку нам бог послал на роту, — опять начинал объяснять дядька косой Андрей. — Берем, словом, вот энтот кол, который лежит там, посредине. Федька, живо ставить!

Федька нырял под парусину и, воюя с навалившейся на него тяжестью, пробирался к центру.

— Так! — кричал дядька Андрей, когда центр палатки начинал медленно подниматься кверху. — Так!.. Хватай за энтот конец! — командовал он Валентине Сергеевне. — Тян-ни! Шибче тяни! Ногой упрись, командарм! Так! Федька, где ты? Товарищ учительница, на вас падает!

С полчаса просидел на краю поляны и куда-то исчез учитель физкультуры Леонид Трифонович, как его называли официально, или Ленька — как называли его ученики за глаза. Ленька только месяца два поработал учителем физкультуры, а потом стал по совместительству еще и подрабатывать в колхозе счетоводом. Все его преподавание сводилось к тому, что зимой, например, он велел всем явиться с лыжами, уводил класс подальше от школы, говорил: «Ну, вы катайтесь пока, а я в контору — погреюсь…» Сначала это нравилось всем, потом надоело. И как только Ленька уходил в контору, все разбегались: кто на холмы — попрыгать с трамплина, девчонки — домой…