Лев - Конн Иггульден
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пламя удалось сбить, и Перикл решил проникнуть внутрь через главный вход, по обугленным деревяшкам, через дымовую завесу. Пройдя вперед, он увидел, что огонь пожирает холсты и декорации, выдыхая черный смрад. Дым стелился, как масло на воде, и расползался к пристройке, где хранились маски. Пламя уже лизало сцену, пробираясь к Акрополю. Камень выстоит, но его нельзя допустить к скамьям.
Оглянувшись, Перикл увидел, что огонь заполнил вход, отрезав ему путь к отступлению. Выход оставался только один: подняться на сцену и бежать по скамьям. Он поспешил и оказался в ловушке. Где же вода?
Неподалеку кто-то вскрикнул от боли. Перикл оглянулся. В свете пожара он узнал тучную фигуру Фриниха. Трагик махал руками и громко кричал. Огонь лизал полу его длинного хитона.
Не раздумывая ни мгновения, Перикл бросился к нему и принялся сбивать пламя. Толстяк попытался оттолкнуть его, но силы были слишком неравны. Поняв наконец, что бояться нечего, Фриних привалился к спасителю и уже не сопротивлялся. Вытащив драматурга на улицу по обугленным балкам, Перикл повернул его лицом к себе.
– Это ты устроил пожар?
Фриних в ужасе уставился на него. Задыхающийся, весь в пепле, он являл собой самое жалкое существо из всех, кого когда-либо видел Перикл.
– Нет! Я… Это же мое… Зачем мне… – прохрипел он.
Перикл кивнул – в вину Фриниха он не верил. Не верил еще и потому, что уже подозревал другого. Аттикос. Озлобленный неудачник мог задумать отомстить им всем.
Между тем живая цепочка наконец пришла в движение. Передавая из рук в руки кожаные ведра, люди выплескивали воду на огонь и тут же возвращали пустые по растянувшейся до реки шеренге. Мокрые песок и зола образовали кашицу, по которой афиняне продвигались дальше, заливая пламя. Работа была нелегкая, но на место уставших становились другие, и сбоев не случалось.
В шеренге Перикл увидел Зенона и Анаксагора и сам заменил какую-то женщину в тунике. Она поцеловала ему руку и отступила, а он уже получил первое ведро и передал его дальше, удивившись тому, какое оно тяжелое. Такие ведра были в каждом доме. Некоторые потрескались от времени и были полегче, другие лоснились, натертые воском и маслом, и были снабжены крепким кожаным ремешком. На какое-то время он освободился от всех мыслей, не позволяя им нарушать ритм простых движений.
Пристройки сгорели, это было ясно, но вода, песок и зола по крайней мере спасли сцену и скамьи за ней. И за это Перикл возблагодарил всех богов, каких только смог вспомнить.
– Эпикл! – крикнул он.
О том, чтобы выйти из цепи, не могло быть и речи, и все же Эпикл услышал и подошел – взъерошенный, с сажей в волосах и испачканным лицом, на котором блеснули в ухмылке белые зубы.
– Тебя сменить? – спросил Эпикл.
Перикл покачал головой и, бросив взгляд на стоящего в стороне Фриниха, наклонился к другу отца.
– Одежду для хора можно найти. Труднее будет с масками. Не мог бы ты сбегать в Керамик и сделать заказ? Возьми с собой Эсхила. Он знает, что нам нужно. Если они смогут изготовить сотню масок за три дня, мы заплатим столько, сколько запросят.
Перикл знал – денег в поместье осталось немного. Но другого решения не было.
– Как рассветет, отправь посыльного к трапезиту. Пусть договорится о встрече – я приду.
– У менялы будет очень дорого, – сказал Эпикл. – Я тоже собрал сбережения. Восемьдесят серебром. Это немного, но они твои.
– Нам понадобится гораздо больше, – мягко запротестовал Перикл.
– Тогда собранию придется проголосовать за выделение средств на восстановление театра!
– Уверен, так и будет, но ты все же договорись о встрече.
Эпикл кивнул и отправился выполнять поручение.
Дышать стало труднее. Горло будто сжалось – то ли от переживаний, то ли от дыма, а может, от всего вместе. Каждый вдох давался с хрипом, но Перикл продолжал принимать и передавать кожаные ведра. Пламя почти погасло, а когда на востоке посветлело, он ощутил легкое прикосновение дождя.
Лица обратились вверх – с надеждой и радостью. Дождь усилился, смывая в канавы и унося прочь черную жижу. Люди в шеренге еще продолжали передавать ведра, хотя все вокруг уже промокло. Они провели здесь несколько часов и были в полном изнеможении. Поблагодарив друг друга усталыми объятиями, они опрокинули ведра и разбрелись по домам.
Взошло солнце. Дождь еще накрапывал, но улицы уже сияли. Дрожа от усталости, Перикл посмотрел в небо, пославшее ответ на его молитвы, и повернулся к театру. Взгляд его скользнул через сцену к деревянным скамьям. Будь они каменными, никакой пожар был бы им не страшен. Возможно, когда-нибудь так и будет. Сейчас же в его распоряжении было три дня и совсем мало денег.
Эсхил ушел с Эпиклом, а Перикл неожиданно для себя обнаружил, что бредет к Фриниху. С обгоревшего хитона слетали черные хлопья. Трагик морщился, пытаясь оценить ущерб.
– Нам понадобятся плотники и холст, – сказал Перикл. – Возводить новые стены не будем – просто поставим рамы и завесим то, что сгорело.
– У меня нет декораций. Нет пейзажа. Все погибло. Все… – Фриних потер глаза и сдавил пальцами переносицу, в одно мгновение превратившись в измученного старика. – Маски остались, и мои люди знают реплики. Все мои записи сгорели, но они здесь, при мне. – Он постучал себя по голове. – Но как показать берег реки, если нет декораций? Как показать Критский лабиринт?
– У нас есть три дня… – напомнил Перикл.
Мастеров, способных изготовить декорации, в Афинах было немного. Фриних, очевидно, подумал о том же, потому что начал пятиться.
– Да. Надо посмотреть, что можно сделать…
Он повернулся и поспешно зашагал прочь.
Перикл рассмеялся, но тут же нахмурился. А смогут ли его гончары изобразить нужные сцены так же хорошо, как они расписывают вазы? Пожалуй, да, смогут. Он оглядел себя – весь в саже, в обгоревшем хитоне. На руках уже вздулись желтоватые волдыри, хотя он даже не почувствовал прикосновения пламени. Сил не осталось, все тело ныло от усталости, к горлу подступала тошнота, но, как ни странно, он словно очистился от чего-то старого и обновился.
25
Словно призванная праздником, в Афины пришла весна. В знак признания заслуг перед городом один из членов совета оставил для Аристида место, на котором архонт и
