Лев - Конн Иггульден

протянутыми руками, фракийка чувствовала себя неловко. Ребенок снова заплакал, и Перикл вздрогнул.

– Давай, Фетида. Я его возьму.

Она начала было протестовать, но он наклонился, поднял малыша и передал рабыне, успев, однако, почувствовать его тяжесть и тепло.

Фракийка села в углу комнаты и обнажила огромную грудь с уже сочащимся молоком. Перикл не мог отвести от нее глаз, и Агаристе пришлось вмешаться и выпроводить его из комнаты.

Отправившись на поиски съестного, он услышал тихий плач Фетиды и покачал головой. Женщины – странные создания. Выносить ребенка, а потом еще и произвести для него пищу – вот настоящее чудо. В тишине рассвета, лениво пережевывая куриную ножку, Перикл радовался тому, что его роль намного проще.

24

Перикл сидел на самом нижнем ряду, отведенном для архонтов и стратегов, а также хорегов и судей фестиваля, каждый был добровольцем из племен города. Услышав крики за сценой, он поднялся и вместе с Эпиклом отправился посмотреть, что происходит. В последнее время у Фриниха и его компании все шло кувырком, и от них стоило ждать неприятностей. Сам трагик не раз и не два появлялся в театре в неподходящее время, требуя предоставить ему сцену для репетиции и обещая отомстить любому, кто нарушит расписание. Каждый раз его прогоняли, но атмосфера в театре накалялась до предела. Нередко эти вторжения срывали их собственные репетиции, и Перикл уже начал подумывать, не в том ли и состоит настоящая цель Фриниха. Дошло до того, что при любом постороннем шуме вся команда собиралась в центре сцены, готовясь дать отпор.

Анаксагор, схватив за запястье какого-то незнакомца, свободной рукой наклонил его голову так, что тот практически согнулся. Но чужак отчаянно сопротивлялся и сдался лишь после того, как на помощь Анаксагору пришел Эпикл. Человек поднял голову, и Перикл в изумлении уставился на него.

Он не видел Аттикоса с того дня, когда бывшего гоплита после наказания плетью отослали на другой корабль. Тогда Фетида еще не принадлежала ему. Как, впрочем, и никому другому. И все же наказание было легким для того, кто пытался изнасиловать женщину. Будь они на суше, в мирное время насильника могли привязать к столбу на агоре, предоставив прохожим бросать в него камни, пока бы он не умер – от камней или от жажды. Вместо этого командовавший флотом Кимон, проявив милосердие, распорядился выпороть Аттикоса и перевести на другой корабль. Перикл не ожидал, что увидит его снова.

– Аттикос! Что ты здесь делаешь? – спросил он.

Анаксагор, увидев, что Перикл знает незнакомца, отпустил его, но Эпикл, знавший о конфликте друга с гоплитом, примеру товарища не последовал.

– Меня выгнали с корабля, о чем ты, конечно, знаешь, – угрюмо ответил Аттикос. – Распустили слух, что я оскорбил твою семью. Служил недолго гребцом – выживать-то надо. Незавидная работа для гоплита. Капитан был настроен против меня, и так получилось, что нигде больше места не нашлось.

– И какое мне до этого дело? – недоуменно сказал Перикл. – Да отпусти его, Эпикл. Он не опасен. И он не с Фринихом.

– Какое дело? – криво усмехнулся Аттикос. – Вот ты как заговорил, сынок. Твой отец поручил мне позаботиться о тебе, не дать в обиду на этом мерзком флоте, где моряки могли попытаться сделать тебя своей женщиной, или помешать чужакам проткнуть тебе печень, как твоему брату. Разве я плохо делал свое дело? А что получил за заботу о его мальчике? Изгнан отовсюду с черной меткой, теперь все смотрят на меня косо.

– Я нес тебя через весь остров, – сердито бросил Перикл. – Спас тебе жизнь. А что сделал ты? Попытался изнасиловать женщину. Ту, которая стала моей женой.

Анаксагор резко обернулся, – похоже, услышанное было для него новостью. Зато Аттикос удивления не выказал. Конечно, слухи не обошли его стороной.

– Она не была тогда твоей женой. И я думал, она вовсе не против. Ладно, ошибся. Послушай, я же сам это признал. За ошибку поплатился – до сих пор ношу полосы на спине. Но ты отнял у меня нечто большее. Ты отнял мое имя, мое место – все, что я заслужил раньше. Меня отовсюду выгнали! У меня ничего нет. Даже в гребцы не берут. Обретаюсь в порту, как калека. Вот и архонт Кимон ушел в море без меня. А коль во всех моих бедах виноват ты, я и пришел сюда.

Аттикос оглядел сцену, пробежал взглядом по скамьям и шмыгнул носом.

– Смотрю, ты неплохо стоишь на ногах. Богат как Крез, в то время как я умираю с голоду. Думаю, мог бы почтить память своего отца и дать мне работу – возможно, охранником. Ночью на улицах опасно, это всем известно. Я не прошу многого – только работу. Вот и все!

Произнося эту маленькую речь, Аттикос распалился так, что закончил ее почти на крике. Перикл на мгновение задумался: чего бы хотел от него отец? Скорее всего, Ксантипп был бы тверд как камень. Он никогда не испытывал особого сочувствия к слабакам, к тем, кто жалуется на судьбу, вместо того чтобы просто жить и стараться улучшить свое положение. Видел Перикл и то, что Аттикос сильно исхудал. Похоже, бывший гоплит и впрямь голодал, и в его дерзких речах слышалась нотка страха. Человеку без семьи и без доброго имени в этом городе было трудно.

Репетиция задерживалась, и к ним подошел Эсхил – узнать, в чем причина.

Почувствовав общее настроение, драматург нахмурился, скрывая нетерпение.

– Послушай, – наконец сказал он, – я мог бы найти ему дело – раскрашивать декорации, работать с подъемником.

– Нет, – отрезал Перикл.

Эсхил не знал Аттикоса так, как знал он. Аттикос не простил его и затаил обиду.

– В Афинах работа есть всегда. У горшечников, в порту – возить песок и золу, на стройках.

В поясе у него лежала тетрадрахма. Человеку бережливому этого хватило бы на неделю, а за это время можно найти работу. Он достал монету и бросил Аттикосу. Тот поймал ее, повертел и посмотрел на Перикла.

– Вот так, значит, да? За все, что я для тебя сделал? Такова цена твоей совести? Даже не можешь дать мне работу? Ах ты ж, сучонок!

– Ну довольно, – сказал Анаксагор, оттаскивая его в сторону.

– Она сказала тебе, что до дела не дошло? – крикнул Аттикос. – Так вот, дошло. И ей понравилось!

Он знал, куда ударить, чтобы сделать больно, и Перикл это понимал. Но удар все-таки достиг цели. Кровь отхлынула от лица, и Эпикл, увидев это, мрачно кивнул. Вдвоем с Зеноном они схватили обидчика и вывели на улицу, а вернулись немного погодя потные, с разбитыми